Социальная память: система хранения и преобразования информации в обществе

Из предшествующего изложения видно, что исследование того комплекса информационных связей, который охватывается понятием социальной памяти, ставит целый ряд задач: вычленение определенной сферы действительности (в нашем случае социальной); формулирование теоретических положений, объясняющих закономерности функционирования данного социального образования; выявление структуры этого комплекса информационных связей; анализ взаимодействия с другими сторонами жизни общества; изучение развития исторических форм исследуемой системы.

Естественно, что разные задачи определяли и различные подходы к проблеме. Прежде всего это стремление обнаружить и объяснить эмпирические проявления социальной памяти. В.А. Ребрин дает такое ее определение: «Социальная память — это осуществляемый обществом с помощью специальных институтов, устройств, средств процесс фиксации в общезначимой форме, систематизации и хранения (вне индивидуальных человеческих голов) теоретически обобщенного коллективного опыта человечества, добытого им в процессе развития науки, философии, искусства, знаний и образных представлений о мире. Хранящиеся в книгах и в других средствах социальной памяти сведения тем или иным путем выдаются для «переписывания» в память индивидов и, следовательно, для использования людьми в их разнообразной деятельности. Эта память — неотъемлемый элемент духовной жизни общества, его общественного сознания».

Отметим важные для дальнейшего изложения особенности воспроизведенного выше понимания и определения социальной памяти. В нем выделены функции, средства и содержание социальной памяти. Функция — это фиксация, систематизация, хранение и выдача сведений. К средствам «фиксирования, хранения, передачи, распространения тех или иных знаний… несомненно относятся произведения литературы и искусства, памятники духовной культуры, в которых «материализуется», опредмечивается и передается от одного поколения к другому общественное сознание». Все это составляет «предметный аппарат отражения» общественного сознания. Содержание социальной памяти — это «теоретически обобщенный коллективный опыт человечества», результаты деятельности в сфере науки, философии, искусства — «знания и образные представления о мире».

Реальное содержание социальной памяти включает не только указанные компоненты (которые составляют ее теоретическое ядро), но также и информацию, которая зафиксирована в предметах материальной культуры, в сложившихся социальных отношениях, в практических нормах поведения, навыках трудовой деятельности и в других воспроизводимых с помощью традиции социальных связях и структурах.

Такая прямо невоспринимаемая информация оказывает на человека воздействие, степень которого трудно измерить, но влияние которого на мировосприятие личности неоспоримо. «Неявная» информация связана с носителями «явной» информации — миром культуры в целом и в особенности со знаковыми системами. Одни и те же изображения (картины, скульптуры, тексты) «прочитываются» неодинаково в разные исторические эпохи. Объем получаемой при восприятии текста или изображения информации зависит также от уровня усвоения культуры. Поэтому информация, «недоступная» для одного человека, оказывается доступной другому.

В связи с изложенным очевидна необходимость комплексного анализа функций и структуры социальной памяти, средств и способов (методов) хранения и переработки информации. Выяснение исторических форм существования средств и способов ее хранения и переработки составляет одну из важнейших задач исследования социальной памяти.

Проблемам социальной памяти посвящены многие работы Я.К. Ребане, одним из первых в нашей стране начавшего исследования в этой области. Он ставит задачу «показать, что функционирующие в человеческом обществе механизмы информации образуют своеобразную «социальную память» — хранилище прошлого опыта, являющегося базой формирования индивидуальных сознаний и дальнейшего развития познания». Важнейший исходный пункт — положение о невозможности существования знаний «в чистом виде». Знания «должны опредмечиваться». Социальная память, по мнению Я.К. Ребане, — «это своеобразное хранилище результатов практической и познавательной деятельности, выступающих в информационном отношении базисом формирования сознания каждого человека, а также базисом функционирования и развития индивидуального и общественного познания. Социальная память охватывает значительно большую сферу, чем сфера передаваемых из поколения в поколение знаний, навыков, умений».

Содержание социальной памяти, согласно Я.К. Ребане, составляют: «1) Накопленные знания. 2) Логическая структура мышления, понимаемая в широком смысле (включая мыслительные операции, категориальную структуру, математический аппарат и т. д.)… 3) Формы общественного сознания. 4) Социальные ценности». Существенна здесь связь социальной памяти с «логической структурой мышления». Ее важнейший компонент—«категориальная структура», или «категориальный строй мышления», который «не может быть отождествлен ни с грамматическим, ни с семантическим строем языка, а как бы стоит «за языком» в качестве понятийного инварианта».

При этом Я.К. Ребане рассматривает социальную память как определенный социальный институт, в котором реализуется информационное обеспечение общества. Социальную память он исследует не только на уровне содержания и функций, но и фиксирует ее структуру и способы переработки информации, отмечая важное значение для понимания этих сторон социальной памяти представления о «категориальном строе мышления». Это открывает возможность выдвижения гипотез о структурах социальной памяти на разных этапах исторического развития в их сопоставлении с фактами из истории науки и культуры в целом. Именно исследование изменения, развития, переходов одной исторической формы социальной памяти в другую и позволяет выявить ее специфические особенности, обнаружить источники развития, конкретизировать ее роль в жизни общества.

Я.К. Ребане отмечает, что на основе совокупности систем информации 1) формируется психика и сознание человека как исторически-конкретного социального существа; 2) осуществляется исторически развивающийся процесс человеческого, т. е. общественного, познания. Действительно, обмен информацией — необходимое условие осуществления процессов, протекающих в обществе. Он базируется на универсальной информационной системе, охватывающей важнейшие стороны общественной жизни, — социальной памяти.

Я.К. Ребане выделяет «три большие группы носителей социальной памяти: 1) орудия производства и овеществленные результаты труда, часто обобщаемые в понятиях «материальная культура» и «вторая природа»; 2) объективные социальные отношения, базирующиеся, в конечном счете, на производственных отношениях; 3) язык в широком смысле, т. е. «естественные» языки, их различные технические видоизменения, а также внеязыковые семиотические средства». Формирование сознания и процесс познания реализуются на основе этих материальных носителей информации.

В одной из последних работ Я.К. Ребане исследует социальную память в ином плане. Он предлагает использовать понятие социальной памяти «как определенный вспомогательный философско-методологический принцип», как схему для анализа человеческого познания в целом, как определенный эвристический принцип. Использование принципа социальной памяти, по его мнению, будет способствовать комплексному, интегративному подходу к исследованию социальной детерминации познания.

При обсуждении проблем социальной памяти возникает вопрос о статусе этого понятия: является ли оно принципом, философской категорией, общенаучным или частнонаучным понятием? В качестве принципа обычно выступает философская категория, выполняющая интегрирующую функцию по отношению к другим категориям и законам. «В логическом смысле принцип есть центральное понятие, основание системы, представляющее обобщение и распространение какого-либо положения на все явления той области, из которой данный принцип абстрагирован». Вероятно, подобная трактовка понятия социальной памяти шире сферы его реального применения.

Философские категории, как известно, обладают ярко выраженной диалектичностью. «Сосуществование двух взаимно-противоречащих сторон, — отмечается в «Нищете философии», — их борьба и их слияние в новую категорию составляют сущность диалектического движения». Философская категория — это «категория, полагающая себя и противополагающая себя самой себе в силу своей противоречивой природы…».

Речь идет в данном случае не о той сфере социальной реальности, которая охватывается понятием «социальная память» (наличие диалектических противоречий в ней вряд ли нуждается в доказательстве), а о том, схвачены ли, зафиксированы ли эти противоречия в понятии «социальная память» на сегодняшнем этапе развития его содержания. Анализ имеющейся литературы показывает, что на данном уровне применения этого понятия и исследования его методологических и эвристических возможностей такое утверждение будет преждевременным.

Если иметь в виду степень общности и сферу применения понятия «социальная память», то, по всей вероятности, его следует отнести к числу общенаучных понятий. «В последние годы, — пишет В.С. Готт, — советские философы показали, что в понятийном аппарате науки идет становление новой понятийно-логической формы мышления, так называемые общенаучные понятия. Общенаучные понятия образуют специфически-интегративный по характеру общности уровень концептуального отражения действительности. Им присущи как некоторые свойства, характерные для философских категорий, так и для частнонаучных понятий…». С философскими категориями эти понятия сближает гносеологическая и методологическая значимость, интегративная функция по отношению к частнонаучному знанию, широта применения. Скажем, понятие социальной памяти тесно связано с такими философскими категориями, как отражение, общественное и индивидуальное сознание, познание, истина и т. д. В то же время понятие «социальная память» и близкие по значению понятия «историческая память», «внешняя память», «память мира» и другие, о которых говорилось выше, широко используются в исторических, лингвистических, социологических исследованиях и теориях. Общенаучные понятия приобретают «первостепенное значение в научном познании и оказывают существенное влияние на развитие философии. Общенаучные категориальные структуры играют заметную роль в процессах интеграции научного знания. Мы имеем в виду комплекс весьма широких понятий, сформировавшихся главным образом на основе интенсивного развития теории информации, кибернетики, семиотики, системных и структуральных исследований».

Судьбу общенаучных понятий можно проиллюстрировать на примере понятия системы. Системный подход, в котором это понятие является центральным, формировался в начале своего пути (несколько десятилетий назад) именно как междисциплинарный, общенаучный, единый подход к проблемам некоторых наук, прежде всего биологии, социологии, психологии. В соответствии с этим и самому понятию системы приписывается междисциплинарный, общенаучный статус. На современном этапе развития понятие системы, по мнению ряда авторов, вышло далеко зa рамки междисциплинарного употребления, существенно обогатило свое содержание и превратилось в философскую категорию. Это обстоятельство кажется совершенно очевидным А.Н. Аверьянову, вынесшему утверждение о принадлежности понятия системы к разряду философских категорий в название своей работы. Он пишет: «…в процессе системных исследований… обнаружились закономерности и оформились понятия, которые выходят по своей общности за рамки специальных дисциплин. Они утрачивают свой первоначальный смысл в какой-то узкой части конкретного знания и начинают отражать явления или процессы, присущие материи в целом, иначе говоря, становятся философскими категориями».

Описывая современный уровень научного исследования, В.П. Кузьмин указывает, что «анализ сложных явлений… опирается на структурный, вероятностный, функциональный и системный анализ… В связи с этим вокруг «классической» системы категорий материалистической диалектики вырастает обширный новый слой методологических понятий, без которых сегодня уже наука обходиться не может. Большинство этих понятий не имеет родового (категориального) статуса всеобщности, но заключает в себе мощь породивших их методов научного познания».

В нашу задачу не входит детальное воспроизведение и анализ дискуссий вокруг понятия системы и системного подхода. Вопрос об отнесении того или иного понятия к совокупности категорий диалектического и исторического материализма затрагивает самые коренные философские проблемы, в частности проблему предмета философии, основания построения системы категорий и т. д.

Нельзя не согласиться с А.Н. Аверьяновым, когда он говорит о необходимости «включения новых понятий в арсенал марксистской философии», замечая, что при этом «нужна определенная осторожность, тщательный и всесторонний анализ сути нового закона или понятия».

Хорошо известно, что любое понятие, отражающее те или иные социальные реальности, способно выступать в методологической функции. Однако его методологическое значение существенно зависит от степени концептуальной, содержательной «насыщенности». Разработка понятия социальной памяти в этом плане, по-видимому, находится на начальном этапе. С одной стороны, это открывает довольно широкие перспективы применения данного понятия в философско-методологических исследованиях, с другой — требует всесторонней теоретической разработки и экспликации его эвристической и методологической функции.

Подчеркивая отсутствие непреодолимой грани между общенаучными понятиями и философскими категориями, В.С. Готт и Ф.М. Землянский пишут: «…логично предположить, что в принципе возможно движение понятий, связанное с превращением тех или иных общенаучных понятий в философские категории. С этой точки зрения общенаучная понятийная форма мышления может с известным основанием рассматриваться как особая форма становления новых философских категорий».

Методологическая значимость и эвристический потенциал того или иного понятия выявляются лишь в процессе его применения в практике научного исследования. Это в полной мере относится и к понятию социальной памяти, которое постепенно завоевывает все более прочные позиции и в собственно философских исследованиях, в частности при изучении социальной обусловленности познания, исторических этапов его развития. Естественно, что это не проходит бесследно для самой философии. Наметившаяся тенденция к расширению сферы применения понятия социальной памяти направлена на дальнейшее углубленное исследование его функций и содержания, на реализацию заложенных в нем потенций и на выявление таких специфических особенностей, которые, возможно, поставят его в ряд философских категорий.

Обсуждение содержания понятия социальной памяти, его роли в исследовании познания, анализ той реально функционирующей системы, которая обозначается этим понятием, требуют также его соотнесения с понятиями стиля мышления и парадигмы. Как известно, эти понятия xaрактеризуют некоторые устойчивые черты процесса познания и структуры научного знания на том или ином этапе его исторического развития.

По мнению Ю.В. Сачкова и М.Ф. Веденова, стиль научного мышления проявляется в принципах логического построения теории. Он «отражает основные, определяющие черты познания на том или ином этапе его развития, а потому его знание позволяет «схватить» особенности постановки и анализа соответствующих исследовательских задач». Интеграция научного знания приводит к тому, что стиль мышления «все более определенно связывается с характеристикой внутренней структуры систем знаний, с раскрытием особенностей внутреннего категориального построения ведущих теоретических форм выражения знаний».

С точки зрения И.Б. Новика, понятие «стиль мышления» охватывает следующие методологические черты современной науки: «расширение сферы применимости категорий дискретности, системы и вероятности, формализация описания объектов науки и интеграция различных, подчас кажущихся весьма отдаленными областей научного знания… эти методологические черты в своей совокупности представляют лицо современного научного познания, или стиль научного мышления на данном этапе».

Б.А. Парахонский предлагает трактовать стиль как компонент духовного производства в целом. «Стиль в этом плане, — пишет он, — представляет собой культурную форму организации «языкового» мышления, поэтому при его изучении оказывается невозможным абстрагироваться как от знаково-символических, так и конструктивно-методологических моментов. При этом в последние входят не только операционально-технологический базис мышления, но и категориально-логический, и мировоззренческий уровни его организации». Стиль при таком понимании охватывает всю совокупность норм и форм организации мыслительных процессов данной эпохи.

Термин «парадигма» получил широкое распространение после выхода в свет работы Т. Куна «Структура научных революций». «Под парадигмами, — пишет он, — я подразумеваю признанные всеми научные достижения, которые в течение определенного времени дают научному сообществу модель постановки проблем и их решений».

Если рассматривать понятия стиля мышления, парадигмы и социальной памяти с точки зрения тех особенностей познавательного процесса, которые фиксируются с их помощью, то можно высказать следующие соображения. Понятие стиля мышления позволяет, вероятно в наиболее общем виде, описать совокупность чаще всего используемых в данный период развития науки методов исследования и формирования научных знаний.

Что же касается понятия парадигмы, то его обычная интерпретация состоит в рассмотрении какой-либо теории как образца, модели, которой следуют все или большинство теоретических построений в данный период развития науки. При таком подходе вопрос о смене парадигм (доминирующих теорий-образцов) рассматривается как «отступление», отход от господствующей парадигмы и переориентация на другую теорию (другой тип теорий) в качестве образца научной работы. Возникает вопрос: по какому «образцу» формируется эта новая теория? Т. Куи считает, что в периоды научных революций происходит борьба двух парадигм, но само возникновение новой парадигмы рассматривает как иррациональный процесс В связи с этим можно сформулировать вопрос: а не является ли сама новая теория результатом изменений в методах научного исследования (изменения стиля научного мышления)?

Хотя иногда указывается на недостаточную четкость понятий стиля мышления и парадигмы, эти понятия, н| наш взгляд, позволяют выявить весьма существенные стороны развития познания. Причем понятие стиля мышления, по-видимому, является более общим (и, следовательно, более абстрактным) по отношению к понятию парадигмы. В свою очередь понятие социальной памяти представляет наименьшую степень общности в цепочке «стили мышления — парадигма — социальная память», поскольку его конкретное содержание — механизмы и способы переработки информации, обусловленные мировоззренческими установками.

При соотнесении этих понятий речь идет лишь об одной из сторон содержания каждого из них. Поэтому и различение этих понятий по степени общности относится только к названной стороне их содержания, связанной с приемами, методами построения систем знания. Если взять другие стороны содержания (значения) этих понятий, то их иерархия будет иной, возможно, обратной. Такой результат получится, если рассматривать социальную память как термин для обозначения всей наличной информации, имеющейся в обществе. Понятие парадигмы при этом будет фиксировать относительно крупные блоки информации (теории-образцы и теории, построенные по образцу), а понятие стиля мышления будет охватывать лишь сравнительно небольшие по объему блоки информации, фиксирующие методы научной работы.

Значительно более широким, чем парадигма и стиль, мышления, представляется понятие эпистемы у М. Фуко которое охватывает у него практически всю сферу общественного сознания, процесс познания вообще. Формулируя основные идеи своего подхода, он пишет: «…здесь знания не будут рассматриваться в их развитии к объективности… нам бы хотелось выявить эпистемологическое поле, эпистему, в которой познания, рассматриваемые вне всякого критерия их рациональной ценности или объективности их форм, утверждают свою позитивность и обнаруживают, таким образом, историю, являющуюся не историей их нарастающего совершенствования, а, скорее историей условий их возможности; то, что должно выявиться в ходе изложения, это появляющиеся в пространстве знания конфигурации, обусловившие всевозможные формы эмпирического познания. Речь идет не столько об истории в традиционном смысле слова, сколько о какой-то разновидности «археологии».

Бросающееся в глаза подчеркнутое отрицание историчности и объективности человеческого познания остается скорее декларацией, чем последовательно проводимым принципом. На самом деле Фуко, конечно, исследует именно исторически меняющиеся познавательные структуры, «схемы восприятия», развитие которых определяется приближением к объективности. Если этого нет, то каким образом разные типы эпистем «утверждают свою позитивность»? Выделение «эпистемологического поля», поля познания, имеющего определенную «конфигурацию», позволяет найти тот стоящий за языком, над языком фактор, который порождает «всевозможные формы эмпирического познания». Это доминирующие в данный исторический период схемы познавательных процессов, проявляющиеся прежде всего в организации текстов, в которых закреплено знание. Хотя М. Фуко рассматривает эти схемы в более широком плане, материалом его анализа почти исключительно служат тексты.

М. Фуко придает «схемам», которые он иногда называет «основополагающими кодами культуры», самодовлеющее значение. «Основополагающие коды любой культуры, управляющие ее языком, ее схемами восприятия, ее обменами, ее формами выражения и воспроизведения, ее ценностями, иерархией ее практик, сразу же определяют для каждого человека эмпирические порядки, с которыми он будет иметь дело и в которых будет ориентироваться».

Надо, разумеется, объяснить, почему эти «коды» приобретают такое значение, почему они определяют «эмпирические порядки». Н.С. Автономова, автор предисловия к русскому переводу книги М. Фуко, полагает, что «попытка Фуко вычленить общие, исторически меняющиеся схемы, обусловливающие отдельные конкретные идеи, концепции, понятия, может быть интерпретирована в русле Марксовой проблематики «объективных мыслительных форм», развиваемой им в «Капитале».

Хотя у К. Маркса речь идет о категориях буржуазной политической экономии, само сопоставление, предложенное Н.С. Автономовой, кажется перспективным. Именно в категориях в конечном счете отображаются «мыслительные схемы». Однако эти мыслительные схемы имеют и другие формы проявления. Их можно вычленить подобно тому, как это делает М. Фуко в структуре текстов, в способах вйдения мира и формировании представлений, и организации средств хранения информации — тех исторически меняющихся социальных институтов, средств и нормативов познания, в которых реализуется социальная память. При этом, конечно, нельзя забывать о метафизичности многих выкладок у Фуко.

Говоря об особенностях социальной памяти, надо иметь в виду, что социальная память — это прежде всего функционирование средств сохранения социально значимой информации, без которого невозможно существование коллективов, социальных групп и всего общества в целом (разумеется, невозможно и существование индивидов, составляющих это общество). Сохранение и передача информации может осуществляться с помощью различных средств, В развитии общества и человека сложились способы и средства реализации этой функции, носящие гетерогенный характер, — обработанные человеком предметы, а также жесты, звуковая речь, изображения, имитация действий и другие формы «социального наследования». На разных исторических этапах информационный комплекс преобразовывался, менялась роль тех или иных средств в жизни общества, их соотношение внутри коммуникационной сферы, их роль в познании и мышлении.