Как не надо относиться к вкусам других

Сколько же сейчас ломается критических копий, едва речь заходит о моде и вкусах! Старое французское правило: о вкусах не спорят — многими предано забвению. Наиболее ретивые противники его — век сплошной стандартизации! — готовы создать чуть ли не единицу вкуса, перенося понятия «научные», «технические», «промышленные» на категории сугубо эстетические.

Вкус — понятие предельно сложное, не терпящее никакой нивелировки.

Вообразите хотя бы на минуту, что вдруг вкус у всего человечества стал одинаков. Что бы мы увидели: у всех людей всех стран и городов одинакового цвета и покроя пальто, головные уборы, обувь — какая же была бы тусклая картина! И противоположный вариант: все одеваются в соответствии со своими сугубо индивидуальными склонностями, кто как хочет… В двадцатые годы надевшего галстук сразу зачисляли в ряды пособников классового врага. Мы благополучно переболели «детскими болезнями». Ho болезни бывают разные: одни излечиваются, другие могут в будущем давать рецидивы. Так обстоит дело и с отношением людей к модам и вкусам. Если бы только отношением пассивным — это еще куда ни шло. А то ведь отношением наступательным, требующим чуть что оргвыводов. Блюстителей нравственности бросает в дрожь при одной мысли о том, что о вкусах не спорят (ересь!): так же можно дойти черт те до чего, если не регламентировать, не указывать, не запрещать. И регламентировали, и указывали, и запрещали. У многих свежи в памяти крестовые походы против узких брюк, мини-юбок, начесов. Самым сильным аргументом были ножницы: а, брюки коротки, уже нормы на один сантиметр — распороть, неугодную прическу — выстричь. Требовалось одно — одевайся как все. Одно понятие — эстетическое — подменялось другим — нравственным. Конечно, между ними нет четкой грани, они связаны друг с другом, но это вовсе не значит, что они адекватны, и, когда их считают чуть ли не одним и тем же, добра не жди. Помните, Лыняев в пьесе Островского «Волки и овцы» интересовался у Глафиры: «Вы только платье переменили, а скромность при себе оставили?» Если бы все было так просто: скромное платье — и человек скромный, одет кричаще — хвастун, позер. Если бы о человеке всегда можно было судить по его одежде… Вот и хочется привести высказывание народного артиста СССР Н. П. Акимова:

«…если я претендую на звание культурного человека, я обязан с уважением относиться к чужим вкусам. He зная этого правила, многие хорошие, в сущности, люди приносят немало обид и огорчений своим согражданам грубыми высказываниями об их вкусах и желанием навязать свои. Если такое заблуждение совершенно простительно для людей, стоящих на низких ступенях развития культуры, — для диких племен, которым ношение мужчинами штанов кажется абсурдным, то это совершенно непростительно для наших сограждан, видящих такой же абсурд в применении брюк женщинами… Мне не нравится, значит, плохо, — вот та порочная идея, на базе которой возникает в нашем обществе струя первобытного дикарства даже в тех случаях, когда так рассуждают люди с учеными степенями».

Ирония судьбы: в том же номере «Комсомольской правды», где были приведены эти мудрые слова, опубликовано письмо выпускницы одного вуза. Через несколько лет после получения диплома она пришла к порогу «альма-матер». Дальше ее не пустил швейцар: «В штанах не пускаем!» Было это в Ленинградском институте… культуры. Вот так! (Говорят, недавно тот же швейцар решал другую проблему: пришла в институт делегация шотландцев — все в юбочках. Пропустил — иностранцы!)

В Риге я был свидетелем грустного факта. Какой-то доброхот распорядился не пускать в ресторан мужчин без галстука (думалось мне, протокол обязателен для дипломатических и официальных приемов, но здесь рассудили иначе). У швейцара на этот случай были приготовлены тряпки, когда-то именовавшиеся галстуками (плата за прокат самая умеренная — всего рубль). Боже, какой же парад безвкусицы был в зале! Парню в ковбойке досталось что-то ядовито-оранжевое, черный шерстяной свитер диссонировал с мышиного цвета галстуком на резинке. Ho венцом всего был симпатичный юноша в водолазке: его просто жег галстук — разве так важно, какого цвета? Так борцы за вкус устроили пародию во имя хорошего вкуса!

Мода — понятие непостоянное. Давно ли еще репрессировались брюки «дудочки», а теперь пытаются предать публичной экзекуции хозяев брюк шириной с Черное море. Знать бы набриолиненным юношам, что их сменят «волосатики»!

Ничто так не утомительно, как длительное единообразие. Редко кому хочется, подобно человеку в футляре, всю жизнь ходить в одном и том же. И на здоровье. Каждый одевается в строгом соответствии со своим вкусом. Кто-то спешит за модой, кто-то стремится ее перегнать, кто-то к ней равнодушен — у каждого свой вкус и, соответственно, свое отношение к моде, которая предлагает, а не диктует. Поэтому никак нельзя предавать остракизму кого-то лишь за то, что он одевается не так, как вам нравится, тем более говорить это вслух.

Вкус — это прежде всего умение взять из моды то, что вам больше всего подходит. В конце концов, не люди для моды, а мода для людей. Человеку со вкусом она может оттенить достоинства, скрыть какие-то дефекты. Может, у того парня, что обрядился в широченные брюки, кривые, или толстые, или очень худые ноги — он и рад, что этого никто не замечает. В эпоху «шпилек» низкорослые девушки носили их с удовольствием: становились выше! А каково выглядели на них же женщины баскетбольного роста? Ho и они никому не мешали, даже если надевали «шпильки». В ту же самую эпоху носились и «лодочки», однако ничего страшного не произошло. Нервы же портились теми, кто не относился с должным уважением к чужим вкусам.

Чехов, придерживавшийся в одежде самых строгих правил, не признававший ни халатов, ни пижам, ни шлепанцев, ни других атрибутов домашней вольницы, ни разу не корил Льва Толстого за приверженность к «толстовке», а Горького — за ношение рубахи навыпуск, подпоясанной ремешком. Больше того, ему сама мысль об этом показалась бы дикой, хотя он сам ни за что не стал бы носить ту же «толстовку». Если же Чехов и высказывался по проблемам, связанным со вкусом, то никогда не был категоричен, никого не задевал, боролся с безвкусицей. Такой же деликатностью отличались и его персонажи, которым он симпатизировал.

У моды свои законы: сначала она ошеломляет, затем с ней свыкаются и принимают. Порой мода проделывала окольный путь, чтобы утвердиться у нас. И вот что удивительно: громче всех в штыки встречают новую моду, обвиняя ее создателей в отсутствии вкуса, те же, кто громит за следование вчерашней моде. Казалось бы, кому какое дело: нравится старушке салоп — пусть носит на здоровье, коль в Нем удобно и тепло, не надо морщиться: «Допотопный вкус». Ходит кто-то с муфтой — может, с ней связаны самые памятные события. У каждого свои привычки, привязанности, свой вкус. Одни любят собирать марки с зубчиками, другие без зубчиков — это никому не мешает.

Напрашивается одно возражение. Допустим, вы сидите в ресторане и к вам за столик садится некто в засаленной рубахе, пиджаке, никогда не дружившем с утюгом, черной шеей, патлами, лоснящимися от грязи. Конечно, вам будет неприятно с ним сидеть. Ho тут дело не в его вкусе, а в забвении элементарных санитарных норм. У каждого народа веками складывались традиции, нарушение которых порой кощунственно. Можно ли прийти на похороны в купальном костюме? Пижама — наряд для сна, а не для сдачи экзаменов, и тренировочный костюм не для ресторана. Так что снова дело не во вкусе. Кстати, когда врачи порой вынуждены вмешиваться в «модные» проблемы, то делают это не по причине дурного вкуса, а просто выполняя профессиональный долг. В свое время врачи протестовали против шлейфов. Шлейфы оказались рассадником болезнетворных микробов. Выступали врачи и против ношения зимой всевозможных мини: бесстрастная статистика показала, что это опасно для здоровья женщины.

Ho… я тоже человек, и, откровенно говоря, мне тоже что-то не нравится. Прошлым летом стало немного не по себе, когда на вельветовых брюках одной девушки я увидел череп, перекрещенные кости, а под этим — от колена до пятки — восклицательный знак. Наверное, ни к чему путать девичье бедро с будкой трансформатора, но я был далек от мысли судить об этой девушке только по рисунку на брюках. Пассажиры же (было это в электричке) рассудили иначе: «Бессовестная, о девичьей чести не думаешь», «Парням на шею вешаешься», «В милицию тебя сдать», «Куда комсомол смотрит?», «Совсем распустились». Преобладало одно мнение — запретить! Как, оказывается, просто: запретить — и все в порядке. Запрещений и так много. Запрещается «выгул собак по газонам», петь, распивать спиртные напитки, играть в карты и сорить в электричках, плодятся опятами таблички: «Посторонним вход воспрещен».

Ho нельзя запретить одеваться так, как люди хотят. О вкусах не спорят. Их воспитывают, долго, систематически, тактично, стремясь к тому, чтобы внешний и внутренний мир человека был в гармонии.