Возникновение и функционирование знаковой ситуации

Требование интерпретируемости на реальном эмпирическом материале тех или иных теоретических построений (в частности, относящихся к знаку) — одно из условий адекватного воспроизведения объекта в знании. Наибольшей степенью достоверности обладают такие теоретические построения, которые могут найти эмпирическое подтверждение на разных исторических этапах исследуемого объекта, т. е. воспроизводят это развитие в теоретической (логической) форме. Однако конкретно-историческая интерпретация не во всех случаях оказывается возможной. Ее нельзя осуществить, если не зафиксирована в сколько-нибудь детальном виде эмпирическая история объекта исследования.

Подобные черты имеет ситуация, сложившаяся в исследованиях знаковых систем. Как известно, в рамках языкознания, логики и семиотики созданы фундаментальные теории знака и значения, в которых глубоко разработаны семантика, синтактика и прагматика естественного и искусственных языков и другие проблемы. Эти теории, однако, в большинстве случаев не рассматривают эволюцию, развитие знаковых систем, а берут их как уже сформировавшиеся.

Среди причин такого положения немаловажную роль играет почти полное отсутствие эмпирических (исторических) данных о начальных этапах развития языка (членораздельной речи), которые позволили бы воспроизвести его теоретически.

Из этого вытекает, что генезис знака должен рассматриваться на довольно высоком уровне абстракции, позволяющем выделить общие характеристики этого процесса. Ho знак, как и любое социальное явление, возникает не на абстрактном уровне. Он возникает, когда определенные предметы в конкретных условиях начинают замещать в коммуникации другие вещи (процессы). Поэтому анализ неизбежно должен опираться на вполне конкретные факты из истории общества, позволяющие представить некоторый (гипотетический) путь формирования знаковой системы.

Каков же исходный пункт развития изобразительных знаковых систем, играющих важнейшую роль в сохранении социально значимой информации? Очевидно, что с точки зрения материалистического понимания истории корни любого социального явления, социальности вообще лежат в конечном счете в процессе производства материальных благ, в тех тенденциях, которые определяются имманентно присущими этому процессу закономерностями. Отметим также, что любое социальное явление в принципе носит интерсубъективный характер и поэтому неизбежно опосредствуется предметным, вещным миром, в котором живет человек. Появление этого предметного мира, мира предметов, созданных человеком (прежде всего орудий труда), и рассматривается как начальный пункт социализации.

В эпоху, когда появились первые достаточно совершенные изображения (так называемое палеолитическое искусство), основой жизни общества была охота. Переход от собирательства к охотничьему хозяйству потребовал существенной перестройки всей общественной жизни. По-видимому, именно эта перестройка, вызванная изменившимися природными условиями (ледниковый период), привела к развитию более активных, чем раньше, способов овладения природными богатствами, заложила фундамент современного общества. Именно в этот период сформировались важнейшие социальные факторы, обеспечивающие дальнейшее развитие общественных отношений.

Некоторые достижения времен верхнего палеолита, несомненно, превосходят по своему уровню то, что было создано позднее. Это касается прежде всего охотничьего оружия. Особенно интересны в этом плане оружие типа бумеранга и разнообразные ловушки для зверей. Их отличительная черта — автоматическое действие. Каждое из этих орудий выполняло сложную программу действий без непосредственного участия человека. Создание таких устройств, вероятно, является результатом достаточно развитой способности к абстрактному мышлению, которая в свою очередь может сформироваться, лишь опираясь на определенные особенности процесса производства материальных благ.

Основная особенность указанной эпохи, как уже говорилось, — превращение охоты в главный источник получения материальных благ — пищи, одежды и т. д. Ho успех охоты существенно зависит не только от качества оружия и быстроты реакции, но и от умения обнаружить, найти объект охоты. И здесь на первый план выдвигается умение распознавать следы, оставленные животным.

По аналогии с современными охотничьими и скотоводческими народами логично предположить, что охотники палеолитической эпохи знали многие сотни следов, умели «читать» их, связывать с определенным видом животных, узнавать по следам особенности животного и т. д. То же самое относится и к следам человека.

Материальная форма знака (какой-либо чувственно воспринимаемый предмет) и обозначаемая вещь (явление, процесс) сопоставляются человеком, и в силу социальной значимости это сопоставление закрепляется в виде устойчивой связи в его сознании. Объективно эта связь закрепляется в культуре с помощью традиции, передаваемой из поколения в поколение как связь материальной формы знака и компонентов практической деятельности (в первую очередь орудий, предмета труда и направленных на него действий). Это отношение не носит характера естественной, скажем физической, причинно-следственной связи. Его причинный характер лежит в качественно иной, социальной сфере и существенно отличается от связей, изучаемых естественными науками.

Если проанализировать связь «след — охотник», описанную выше, то становится ясным, что она содержит в себе существенную часть знаковой ситуации. Как уже упоминалось, знаковая ситуация — это определенный набор взаимосвязанных элементов, т. е. она представляет систему, в которой и становится возможным появление у предметов знаковой функции.

«Знаковая ситуация, — пишет И. С. Нарский, — это структура поля функционирования знака. Мы полагаем, что в описание этой структуры… целесообразно включить по крайней мере десять элементов: 1) предмет (явление, состояние, событие, процесс); 2) предметный контекст, т. е. систему предметов, в различных связях с которыми находится данный предмет; 3) результат воздействия предмета на первого интерпретатора; 4) контекст деятельности первого интерпретатора; 5) материал знака; 6) знаковый контекст, т. е. определенную знаковую систему; 7) вызываемое знаком изменение в состоянии второго интерпретатора; 8) контекст деятельности второго интерпретатора; 9) реакцию второго интерпретатора на применение знака первым интерпретатором и ее последствия; 10) предметный контекст реакции второго интерпретатора на знак и последствий этой реакции».

Такая глубокая дифференциация знаковой ситуации позволяет детально исследовать влияние каждого из факторов на формирование значения и способы интерпретации знака. В зависимости от целей и уровней анализа знаковая ситуация может быть представлена в более крупных блоках, объединяющих группы указанных элементов. Минимальный набор таких блоков, с нашей точки зрения, включает в себя: людей, осуществляющих коммуникацию, т. е. производящих и воспринимающих знаки; предметы, выступающие в функции знаков; вызываемое знаком действие или обозначаемый знаком предмет; системообразующие связи.

На последнем компоненте необходимо остановиться подробнее. Понятие «системообразующая» относится прежде всего к связи знака и обозначаемого предмета (действия), в простейшем случае — к связи двух предметов. Они могут и не иметь никакой известной человеку природной, естественной связи, но между ними устанавливается в производственной деятельности связь иного характера. Хотя эта связь использует биологические свойства индивида (например, слух, зрение, память и т. д.), в целом она носит не биологический, а социальный характер, поскольку опирается на «вторую природу» — вещный мир, созданный человеком, и формируется в практике материального производства. Знаковая ситуация формируется, и знак появляется лишь тогда, когда какой-либо предмет производится (или используется) целенаправленно в качестве знака, т. е. замещает в общении людей какие-то другие предметы (свойства, отношения, действия).

В силу этого ситуация «охотник — след», конечно, не содержит необходимого набора элементов, чтобы превратиться в знаковую. Нет главного элемента—человека, продуцирующего знаки. Ho в ней заключены предпосылки, приводящие в дальнейшем к ее развитию в знаковую ситуацию — «предмет» (след), воспринимаемый человеком не только в его физических свойствах, но и относимый к некоторому другому «предмету» — животному, «узнаваемый» как его обозначение.

Надо заметить, что при анализе здесь не может быть использовано представление о соотношении части и целого, как иногда это делают. Часть обладает свойствами целого. След (для человека) не обладает свойствами животного. С ним нельзя действовать как с животным (его нельзя убить, снять шкуру, съесть мясо и т. д.), т. е. у него нет таких свойств, благодаря которым он мог бы непосредственно удовлетворить потребности первобытного охотника. И тем не менее охотник (и не только первобытный) извлекает из «следов» колоссальную по объему информацию. Работы этнографов полны описаний этой поразительной способности, сохранившейся и ныне у людей, живущих в джунглях, тайге, диких степях.

Что же побуждало и поддерживало такое восприятие следа животного? Ответ известен — жизненная потребность, производственная необходимость. Миллиарды раз повторяясь в конкретных условиях трудового процесса, эта связь (между следом и оставившим его животным) закрепилась в сознании первобытного человеческого коллектива и стала передаваться из поколения в поколение. Важнейшей составной частью обучения охотничьему искусству всегда была выработка умения «читать» следы.

Так сформировались первоначальные компоненты знаковой ситуации — предмет, замещающий (в качестве источника информации для человека) другой предмет, и человек. не только воспринимающий этот первый предмет в его внешних формах, но и «видевший» за этими формами свойства замещенного. Для формирования знаковой ситуации необходим был следующий шаг — продуцирование знаков, т. е. производство предметов, совершенно непригодных для удовлетворения материальных потребностей человека ни прямо, ни косвенно, как, скажем, орудия труда. И мы знаем, что шаг этот был сделан. Причем сделан он был, по-видимому, людьми, которые уже хорошо умели «читать» следы.

Шаг этот состоял в том, что охотник стал воспроизводить следы с целью «обмануть» животное и повысить эффективность охоты. О широком распространении подобной практики свидетельствует этнографический материал. Ho и здесь мы не имеем еще сложившейся знаковой ситуации. Воспроизводя след животного, охотник, естественно, и адресовал его животному. Способность продуцировать знаки, как и способность их воспринимать, сформировалась в процессе материального производства.

На описанном этапе с формальной стороны уже есть все необходимые компоненты знаковой ситуации. Ho один из этих компонентов, так сказать, неполноценен. Охотник не знает, как животное воспринимает имитируемые им следы. Он знает только непосредственную реакцию животного, которая совпадает (в случае достаточно верного воспроизведения) с реакцией на «естественные» следы животных.

Дальнейшее развитие в этом направлении неизбежно привело к тому, что охотник стал воспроизводить следы для того, чтобы с их помощью сообщить нечто другим людям, скажем, людям враждебного племени, чтобы ввести их, например, в заблуждение. По внешним параметрам действий такое использование следов ничем не отличается от продуцирования следов в расчете на их восприятие животными.

Ho существуют принципиальные различия между следом, оставленным животным и обнаруженным животным; между следом животного, воспроизведенным специально человеком и «воспринимаемым» животным; между следом животного или человека, намеренно произведенным человеком и воспринимаемым человеком. Ф. Энгельс отмечал: «…когда животные оказывают длительное воздействие на окружающую их природу, то это происходит без всякого намерения с их стороны и является по отношению к самим этим животным чем-то случайным. А чем более люди отдаляются от животных, тем более их воздействие на природу принимает характер преднамеренных, планомерных действий, направленных на достижение определенных, заранее известных целей».

Решающим признаком, позволяющим отличить биологическое от социального, оказывается целенаправленность деятельности, наличие в действиях целесообразности. Причем в нашем конкретном случае первая ситуация (животное—животное), конечно, не несет на себе печати целесообразности; вторая (человек — животное) целесообразна с точки зрения человека, воспроизводящего (или уничтожающего) следы; наконец, третья (человек — человек) предполагает наличие определенной цели и у человека, производящего следы, и у того, кому они адресованы. Она представляет собой социальную по своим параметрам и, следовательно, знаковую ситуацию.

Переход от «производства следов» для животных к «производству следов» для человека имеет принципиальное значение. Это по сути дела переход от досоциального к социальному, ибо, изображая следы, предназначенные для восприятия другим человеком, первобытный охотник тем самым формулировал сообщение, имеющее определенный смысл, значение и для адресата, и для него самого. Продуцент опирался в этом случае уже не на знание биологически обусловленной реакции животного на след, а на знание социальных закономерностей жизни человеческого коллектива (традиций, нравов, обычаев, правил). Восприятие человеком следов, намеренно произведенных другим, приводило в движение целую систему общественных, социальных связей.

Так, по-видимому, сформировался последний необходимый элемент знаковой ситуации. Человек, производящий и воспринимающий знаки, стал вкладывать в них смысл, зависящий не от инстинктивной биологической реакции, а от той системы общественных связей, в которую он включен.

Подпишитесь на свежую email рассылку сайта!

Читайте также