Урбанизация и ее опасности для народа и государства

Данная работа написана на основе лекции «Биологические процессы эмиграции в Северную Америку и американские законы об эмиграции», прочитанной мною во время летнего семестра 1933 г. Тогда для меня стали ясными глубокие связи между германской свободой и демократией, с одной стороны, и нордической расой и крестьянством, с другой, между политическим равенством и равенством избранных в их благородстве, между урбанизацией и расовыми изменениями, с одной стороны, и искажением германского понятия свободы н равенства, с другой, между урбанизацией и разложением народа и, наконец, между возвращением к сельской жизни и возможностями обновления народа. Пусть эти идеи будут моим вкладом в обновление немецкой нации.

Ганс Ф.К. Гюнтер. Иена, апрель 1934.

Как изменяются жизненные процессы и групповая жизнь, если от 30 до 40 и более процентов народа живет в городах, и городской дух пронизывает даже крестьянские общины? Ниже мы займемся обсуждением этих вопросов.

Начнем с исторических данных: во времена «Германии» Тацита (90 г. н.з.) предки немцев были исключительно крестьянами. «Народ» состоял из владеющих землей отцов семейств свободного происхождения и их семей. Только несвободные не имели земли или имели ее очень мало, но они не причислялись к народу и в расовом отношении рассматривались как группа, отличная от свободных. Молодые холостяки из свободных родов не имели двора, а жили на небольших, огороженных участках земли, но их было мало, так как по индоевропейским и германским понятиям молодой мужчина, не состоящий в браке, считался неполноценным. Все эти люди, свободные и несвободные, отцы семейств и холостяки были земледельцами. И когда германцы познакомились с отвоёванными у римлян городами, они с презрением относились к городской цивилизации и с равнодушием к ее распаду, оставляли города неполноценным торгашам, рабам, вольноотпущенникам и потомкам римских провинциалов, а сами жили вокруг них, согласно привычкам своей расы, родовыми поселениями в разбросанных отдельных дворах. «Они живут сами по себе и раздельно», — так пишет Тацит и подчеркивает: «Они вообще знать не хотят о замкнутых поселениях». Он, похоже, даже уловил кое-что из психической сущности нордической расы, в частности, стремление сохранять определенную дистанцию между людьми и потребность в одиночестве и свободном пространстве вокруг себя.

Всё германское население на территории нынешней Германской империи в начале существования Римской империи Шмоллер (в 1901 году) оценивал в 2-3 миллиона.

Позже начался процесс урбанизации немецкого народа. Жизнь в римских городах стала привычной, в города устремились расово неполноценные рабы в надежде получить свободу, а когда первые германские императоры начали строить свои крепости, они стали заселять их свободными крестьянами. С этого начиналось, а к 1910 году процесс зашел настолько далеко, что 60% немцев уже жили в городах и лишь 40% — в сельской местности. Войтинский приводит следующие цифры по Германской империи:

228

За 40 лет между 1870 и 1910 годами городское население в Германии увеличилось на 163%, сельское уменьшилось на 1%. В этот период и в Германии во всех проявлениях государственной и общественной жизни сказались последствия урбанизации. При переписи 1933 г. оказалось, что каждый третий немец живет в большом городе (в 1870 г. каждый 20-й).

В Великобритании уже в 1851 г. городское население составляло 50,1%, сельское — 49,9%.

Во Франции и сегодня дела в этом плане обстоят лучше — почему «лучше», будет показано потом. В 1920 г. ее городское население составляло 46,7%, сельское — 53,3%.

Наиболее урбанизированными странами сегодня можно считать: США, в еще большей мере Австрию, в еще большей мере — Германскую империю, в наибольшей степени — Шотландию, Англию и Уэльс. В меньшей степени урбанизированы: Франция, еще меньше Дания, еще меньше или в такой же степени Швеция, Норвегия и Ирландия. Еще не урбанизирована Россия, потому что западноевропейский урбанизированный дух противен большевистским чиновникам.

«Урбанизированным» можно считать народ, если в его составе 30-40% горожан; более четкую границу провести нельзя, как нельзя сделать для каждого народа без учета его расовых особенностей. Я не проводил бы границу на уровне 50%, так как городской дух имеет большой перевес над сельским благодаря прессе, парламентам, правительствам, орудиям власти, образовательным учреждениям, радио и т.д. Кроме того, в сельской местности периодически или постепенно живут влиятельные семьи с городским ощущением жизни, ё вышеупомянутых переписях жители сельских местностей, не являющиеся крестьянами, всё равно относятся к сельскому населению. И, наоборот, отдельные семьи с крестьянским ощущением жизни, которые живут в городах, не оказывают никакого влияния на общий дух города.

Наконец, городской дух преобладает, потому что он исходит от групп населения, в среднем более одаренных, чем группы еельского населения. Столетиями наиболее энергичные, одаренные и целеустремленные люди уходили из сел в города. Факт в среде более высокой одаренности многих городских групп по сравнению с сельскими, вероятно, был бы еще заметней выявлен соответствующими исследованиями, если бы при них не учитывались городские потомки мало одаренных людей, лентяев и преступников, которых заносят в города людские потоки. При расчете средних величин мало одаренные горожане настолько сильно тянут вниз общие показатели, что часто получается, будто городские жители по одаренности почти или совсем не превосходят сельских. Вопрос, каким образом и в каких направлениях используются таланты в городе и в селе, будет рассмотрен позже, а пока мы подчеркнем лишь тот факт, что преобладанию городского духа над сельским способствует скопление в городах одаренных людей.

Ho, при всем этом, граница начинающейся урбанизации народа проходит не на уровне 50%. Я предлагаю провести ее, в зависимости от психических задатков конкретной популяции, примерно на уровне 30-40% горожан.

Прилагаем обзор степени урбанизации в аспекте самодеятельности. Из всего населения Германской империи в 1925 году имели самостоятельный заработок 51,29% из них в сельском хозяйстве 15,64%.

В США в 1920 г. пропорция была соответственно 39,37% и 10,31%. Самостоятельное сельское население (крестьяне, помещики и т.н.) составляло в 1925 г. в Германии всего 7,97%, в США — 8,56%. Таким образом, если применить древнегерманское мнение, что только самостоятельный землевладелец, благородный крестьянин может быть полноценным гражданином, к нашему нынешнему государству, то лишь 8% (округленно) граждан Германии могут претендовать на участие в управлении государством. То, что можно назвать германской демократией — и немец в определенном смысле «прирожденный демократ», основывалось на свободе и равенстве свободных землевладельцев, и «свобода и равенство» в их понимании крестьянской аристократией представляют собой характерно германские и индоевропейские ценности. Перед государством урбанизированного немецкого народа следует поставить вопрос: Применимы ли принципы свободы и равенства крестьянской аристократии к государству, где всего 8% населения составляют свободные землевладельцы?

Должен прозвучать и вопрос о форме государства, который накладывает германский отпечаток на народ и государство, когда мы обсуждаем процесс урбанизации. С точки зрения германского понимания жизни и государства было вполне последовательно, что при основании США — тогда на удивление германского государственного образования, под руководством истинно германского аристократа Вашингтона — в штате Массачусетс лишь 16% населения, а в городе Филадельфия лишь 2%, т.е. только свободные землевладельцы, имели избирательное право… Даже в 1790 г. из 14000 мужского населения города Нью-Йорка лишь 1303 человека обладали правом голоса. Это были полноправные граждане, обладавшие достаточной собственностью, чтобы принимать участие в выборах губернатора. Безземельный горожанин, даже богатый, по гражданским понятиям, не мог быть полноценным гражданином.

И в средневековых немецких городах полноправными гражданами были только владельцы земельных участков и домов. В Англии привилегии землевладельцев были отменены лишь в 1832 г. Тогда было изменено избирательное право, ликвидированы т.н. «гнилые местечки». До 1832 г. растущие промышленные города, такие как Лидс, Брэдфорд, Манчестер, Бирмингем и Шеффилд не могли отправлять своих представителей в парламент, а малонаселенные сельские округа могли. Упорное цепляние за эту устаревшую систему избирательных округов приписывали эгоизму английской аристократии, который сказывался на всей государственной жизни Англии, но сегодня следует признать, что в этой системе продолжал жить древний германский дух, который, как у всех индоевропейцев, всегда был связан с «кровью и почвой» и отличался недоверием ко всем группам безземельных людей, тем более сильного, чем богаче эти группы были.

Безземельные горожане не могли быть полноценными гражданами. Они не могли пользоваться германской свободой, потому что в германском и индоевропейском смысле свободным мог считаться лишь тот, кто независимо и самостоятельно, дистанцируясь от остальных людей, жил на своем наследственном дворе… Только он мог быть в германском смысле свободным, и эти свободные люди были в германском смысле слова равны между собой: таково ядро германской идем «свободы и равенства» и только эта свобода и равенство делали возможной характерно германскую демократию. Суть германской свободы хорошо определил граф фон Шверин: «Уверенным в себе, своевольным н привыкшим властвовать предстает перед нами германец в рассказах античных авторов, в своих сагах и песнях, а не в виде человека, который вырос и сформировался в цепях. Таким изображали его и римские художники. Из пергамента и мрамора возникает образ несломленной свободы; в каждой линии тела, в каждом порыве духа отражается властное чувство свободы. He обязательно вспоминать о гордых посланцах с Трояновой колонны: даже закованный в цепи германец, над которым уже занесен меч палача, рассказывает нам о германском чувстве свободы под искусным рубцом скульптора». Понятно, что для осуществления германской свободы и демократии нужна не только свободная крестьянская собственность в вышеописанном смысле, нужно и расовое наследие сознательно отобранных родов из материала расы господ, нордической расы. Отобранные при тщательном выборе супружеских пар на протяжении поколений наследственные задатки и свободное владение землей вместе образуют необходимую основу германской демократии.

Безземельный горожанин мог быть богатым. По изначальному индоевропейскому пониманию он не относится к числу свободных и равных и не может быть полноправным гражданином. В Риме многие плебеи были богаче, чем патриций Цинциннат, который сам обрабатывал свой маленький участок, но однажды, когда возникла угроза государству, был приглашен стать полководцем-диктатором. Ho Цинциннат принадлежал к свободным и равным между собой потомкам индоевррпейцев-италиков, к уважающему «кровь и почву» патрициату латинского племени италиков и был передовым бойцом патрициев в борьбе против плебеев, настоящим представителем индоевропейской крестьянской аристократии и индоевропейской концепции, согласно которой полноправным гражданином может быть только землевладелец.

В США только в 60-х годах XIX века взрослые мужчины получили избирательное право. Ho тогда, при президенте Линкольне, 80% американцев жили в сельской местности, т.е. в таких жизненных условиях, которые допускали демократию в германском смысле, в понимании крестьянской аристократии.

Совсем иначе обстоит дело при урбанизации. Городские массы, как правило, подпадают под влияние духа, прямо противоположного образу мыслей крестьянской аристократии и стремящегося стереть германский отпечаток с каждого государства. Городской массовый дух порождает не «власть народа», а «власть массы», что всегда ведет к распаду народа. В США в период образования государства рядом с рассудительным и, в принципе, аристократически мыслящим Вашингтоном находился беспокойный и односторонне упрямый представитель мира просветительско-демократических идей Джефферсон, горячий поклонник Французской революции. Ho и Джефферсон видел в демократии государство свободы и равенства всех свободных крестьян, т.е. понимал демократию в германском смысле. При всем его мышлении школьного учителя, что порой мешало ему понимать действительность, Джефферсон ясно осознавал опасность городских масс для государства. В его времена, в тогдашней Северной Америке, в небольших городах, население которых составляло 5% всего населения, еще не было возможности образования городских масс. Ho Джефферсон написал пророческие слова: «Поскольку у нас много земли для обработки, для нас нежелательно иметь граждан, которые стояли бы у станка или крутили шпиндель… Фабричная работа пусть остается в мастерских Европы… Массы (тов) дают здоровому государству столько же, сколько язвы добавляют силы здоровому человеческому телу».

Джефферсон осознавал, что демократия лишь до тех пор может быть разумной и способствовать прогрессу, пока народ в преобладающем большинстве состоит из самостоятельных крестьян — это значит, что и представления Джефферсона о демократии в основном еще совпадали с характерными чертами германской демократии, демократии свободных крестьян. В 1890 г. все свободные земли в США были заселены, и этот год стал началом конца американской «демократии свободной земли», которая была столь характерной для истории США до 1900 года, до которого эта демократия еще сохраняла основные черты германской демократии. Позже в США более быстрыми темпами, чем в других германоязычных странах, начала внедряться демократия городских масс. Вследствие этого в скором будущем и урбанизированные США могут оказаться перед выбором двух возможностей: марксистской или англосаксонской национальной диктатуры. У урбанизированных народов других государственных возможностей нет.

Теперь займемся вопросом, почему урбанизация вызывает описанные изменения в составе и ориентации народов. У этих изменений есть причины, одними из которых должна заниматься биология, другими -социология. Я начну с первых.

Урбанизация всегда влечет за собой вымирание ценных городских семей. Это первым подчеркнул Георг Хансен в своей полной ценных наблюдений книге «Три ступени популяции»: за два-три поколения городская семья вымирает. Хансен и другие исследователи проследили появление и исчезновение семейных фамилий в городах и сделали свои выводы на этом основании. Могут возразить, что исчезновение фамилии может указывать лишь на вымирание ее мужских носителей, и наследственные задатки рода продолжают жить в дочерях и внучках, которые выходят замуж, меняют фамилии и рожают детей. Кроме того, исчезновение фамилии из документов в отдельных случаях может означать отъезд семьи или ее погружение в «безымянный слой» городского населения. Ho эти процессы лишь делают более долгим обычно наблюдаемое вымирание городских семей. Дочери попадают в другие городские семьи, и они тоже вымирают, хотя и не так быстро, как полагал Хансен. Есть городские семьи, которые сохраняются веками и остаются сравнительно многодетными, но это исключения из общего правила. Хансен дал наглядную иллюстрацию к своим выводам: «Если бы сегодня все наши крестьяне стали неграми, не меняя остальных своих качеств, то через несколько поколений и наши города были бы населены неграми».

Поучителен пример города Регенсбург. Сегодня это католический город, а в эпоху Реформации он был лютеранским. Состав населения этого города постепенно менялся за счет притока жителей из ближних, а потом и из более дальних сельских местностей.

Хансен делал свои выводы исходя из условий той эпохи, когда плохое гигиеническое состояние городов приводило к высокой смертности городского населения, особенно его низших слоев (на то, что сельская жизнь более здоровая, указывали Гесиод, Платон, Аристотель, Ксенофонт, Вергилий, Варрон, Катон, Калумелла, Плиний, Тацит, Ибн-Халдун и почти все великие мыслители древней Греции и Рима и средневекового арабского и западного мира). Сегодня, когда условия жизни в городах стали более здоровыми, чем в деревнях, вымирание городского населения вызывается, главным образом, контрацептивными мерами, особенно в средних и высших слоях, а также бездетностью вследствие распространенности венерических заболеваний. Вымирание городов продолжается, меняются лишь его причины. Опасность распада народов вследствие вымирания ценных городских семей сохраняется и даже усиливается, как подчеркивают новейшие исследователи.

Из деревни постоянно движется поток, с одной стороны, энергичных, стремящихся занять руководящие посты людей, а с другой — лентяев и преступников. Отсюда большой диапазон колебаний физических и психических черт, талантов, достоинств и пороков среди городского населения и меньший среди сельского. Вливающийся в города поток талантливых людей поднимается в верхние слои и при этом у них уменьшается число детей: орава детей помешала бы карьере этих людей. А поток неполноценных погружается в глубины городской толпы, где число детей не ограничивают, а их слабые дети, вымирание которых повышало показатели смертности в городах, сегодня сохраняются благодаря «социальному обеспечению». В сегодняшней Германской империи предусмотренная законом стерилизация наследственно неполноценных людей всех сословий позволила ограничить умножение таких наследственных задатков.

Опасность того, что города — вероятно, с момента своего возникновения — губят ценные наследственные задатки (раньше из-за общей высокой смертности в нездоровых городах, сегодня из-за бедности карьеристов), в то время как о неполноценных наследственных задатках проявляется все большая забота, эта опасность усилилась, прежде всего, с XIX века. Только в XIX веке носителям неполноценных наследственных задатков дали так много возможностей создавать семьи, а с последней трети XIX века стали принимать меры к снижению детской смертности, которая раньше постоянно способствовала очистке нарда от неполноценных наследственных задатков.

Еще совсем недавно от городов ожидали больших преимуществ для народа в целом. Еще Бюхер говорил о «социальном отборе», который отличает большие города, «отборе, благодаря которому они соединяют в себе всё высшее, что имеет нация в духовном и экономическом плане». Жизнь в больших городах «развязала неслыханные силы нации в области техники, науки, искусства, социального благосостояния». Здесь отсев людей на пути в большой город и на пути в высшие слои смешивается с отбором; слово «отбор» следует использовать лишь в тех случаях, когда одновременно в анализ включается и число потомков у каким-то образом отобранных людей. Если оценить влияние урбанизации таким образом, т.е. с учетом отбора, то большой город, хотя и развязывает отдельные силы, одновременно убивает наследственные задатки носителей этих сил. Это «развязывание неслыханных сил может длиться лишь до тех пор, пока наследственно талантливые люди еще уезжают из деревень в города. Ho это вычерпывание городами наследственно талантливых людей из деревни когда-нибудь кончится, и этот конец в урбанизированных частях США, похоже, уже достигнут. Мак-Кин Кателл установил, что пропорциональное число великих людей в больших городах США с 1900 по 1910 год значительно уменьшилось.

До индустриализации и урбанизации во многих теперь затронутых этими процессами странах всегда было много неженатых мужчин и незамужних женщин. Требовались разрешения на брак от цехов, от землевладельцев, от властей, что ограничивало число браков. Обычно вступать в брак мог лишь тот, кто мог прокормить семью, а для этого требовался минимальный доход, которого до XIX века многие не имели, потому что для любой деятельности в крестьянско-ремесленную эпоху требовалось владение мастерством, хотя бы в малом. Тот, у кого не было силы воли и таланта, здоровья и способности к сопротивлению, оставался крепостным или подмастерьем, оставался одиноким. Внебрачные дети таких людей, при отсутствии социального обеспечения, если они не обладали крепким здоровьем, погибали. Смертность грудных детей до последнего времени была велика, особенно в низших слоях и среди внебрачных детей.

И вот в городах возникает промышленность или предприятия образуют города из окружающих поселков. Промышленность сулила работу тем, кто раньше из-за бесталанности, слабоволия или болезненности не находил себе применения, сулила работу наследственно неполноценным. На фабриках выполнялись такие операции, которые не требовали ни здоровья, ни ума. Получили возможность зарабатывать те, кого в деревне в крестьянско-ремесленную эпоху вообще за людей не считали.

Промышленность направляла общество на путь «наименьшего биологического сопротивления» при наборе рабочих на фабрики: с профсоюзной стороны это подчеркнул К.Ф. Мюллер. По словах Херкнера, первоначально на физические работы нанимали крестьянских сыновей, лишенных наследства, людей, не принятых в цехи, потому что они не прошли приемные испытания, подросших внебрачных детей и подкидышей, нищих, бродяг, обитателей приютов, а также потомков лиц не немецкого происхождения.

Из групп таких людей в начале XIX века образовался промышленный пролетариат, из потомков тех, кто раньше не был в состоянии создать семью. Их потомки образуют современный городской пролетариат, если мы будем понимать под этим слой с расплывчатыми границами, находящийся ниже класса квалифицированных рабочих. Ядро этого класса возникло благодаря тому, что с развитием капитализма начали исчезать рабочие места, которые занимали люди вышеописанных типов. Теперь на фабрики шли сыновья ремесленников, чьи изделия не могли конкурировать с массовой продукцией промышленности. Что же касается крестьянских сыновей, оставшихся без наследства, то они большей частью шли не в промышленность, а уезжали в эмиграцию, чтобы на новых землях снова заняться крестьянским трудом.

С появлением в XIX веке городских учений о свободе — они вместе с идейным лицом Французской революции в 1789 г. одержали верх над органическими воззрениями крестьянско-ремесленной эпохи — с появлением этих учений о свободе, которые имели совсем иное значение, чем свобода и равенство в понимании германской крестьянской аристократии, начали постепенно отменяться и старые законы о разрешении на брак и на проживание, о постоянном месте жительства и гражданских правах. Даже никому не известные пришельцы получали гражданские права н право заниматься ремеслом и торговлей, прежде всего в городах.

Люди какого типа скопились в результате этого в городах? Об этом Эккерман говорил Гёте 12 марта 1828 г.: «Я вспоминаю также, что во времена Наполеона я видел среди французской пехоты один батальон, состоявший сплошь из парижан: все это были такие хилые, маленькие люди, что было непонятно, что они вообще могут делать на войне». Эккерман противопоставляет этим французским горожанам группу шотландских крестьянских сыновей, явно нордической расы, которых он видел в войсках Веллингтона: «Все сильные, свежие, ловкие, словно Господь их только что сотворил. Все они держатся свободно, веселы и так легко шагают, поднимая свои сильные голые икры, словно для них не было никакого первородного греха и отцы их не страдали никакими недугами».

В своей книге «Что я пережил» ставший преподавателем немецкой высшей школы норвежец Хенрик Стеффене рассказывает, как изменилось население города Галле после распространения гражданских прав на тех людей, которые в XVIII веке, до вторжения негерманских идей «свободы и равенства» были исключены из немецкого народа и должны были жить отдельно от законных немецких семей: «Галле уже при пруссаках не был преуспевающим городом. Благодаря той легкости, с которой здесь, особенно в пригородах, можно получить право гражданства, хотя число жителей и выросло, но в невыгодную для города сторону. Сюда набились бродяги и праздный сброд. Ужас охватывает при виде массы людей в пригороде Ноймаркт или на улицах Штрохофа».

Еще до вторжения промышленности в городах для бесталанных людей и всякого сброда было много возможностей зарабатывать деньги, попрошайничать, заниматься мошенничеством больше, чем в деревнях, а промышленность позволила этим людям создавать семья и включать своих детей в производственный процесс.

Были одиночки, которые уже в начале XIX века предвидели последствия неограниченного размножения всех людей, последствия, которые представлялись им тем более ужасными, что с появлением новых идей о свободе заговорили и о свободной продаже земли и принудительном разделе наследственных участков. Мысли о приросте населения и его последствиях носились в воздухе. В 1798 г. вышла книга Мальтуса «Аn Essay of the Principles of Population». В Германии Венгольд попытался в 1828 г. описать будущее в своей брошюре «О человеческой нищете вследствие злоупотребления деторождением». Когда люди стали бездумно создавать семьи, получили «право на труд», когда пали цеховые барьеры и раздел крестьянских участков породил пауперизм, возникла опасность появления «класса нищих», бунта «низших слоев против существующего порядка» и массовой безработицы.

Цехи проводили отбор своих подмастерьев и учеников и делали мастерами, позволяли им создавать семьи, лишь тем, кто лучше всех знал ремесло, проявил прилежание и искусность. Так происходил отбор семей ремесленников; размножались самые способные представители сословия. Новые учения о свободе отказались от отбора. «Алльгемайнер Анцейгер дер Дойчен», № 102, от 18 марта 1807 г. поднял вопрос о евгенике: «возможно ли облагораживание человека путем регулирования его размножения?» Ho урбанизированная Германия, как и другие урбанизированные европейские страны, совершенно забыли об отборе и пустили размножение на самотек, пока после мировой войны не стало ясно, что западные государства превысили нормы неуправляемого роста населения, прежде всего за счет размножения наследственно неполноценных элементов среди урбанизированных масс.

Брентано доказал для различных урбанизированных промышленных стран Европы, может быть, общее правило, что в XIX веке развитие промышленности сначала сопровождалось ростом числа браков, особенно в низших слоях. Только к концу XIX века в наиболее урбанизированной Англии началось снижение числа браков и рождаемости и среди рабочих. Рабочие растущих промышленных городов начала XIX века, в отличие от цеховых подмастерий, не должны были обладать определенной суммой, чтобы создать семью. В XlX веке действовало правило: «Чем меньше капитала нужно сословию для создания своего очага, тем быстрей оно размножается». (Рошер, «Политики», 1908.)

Направленные против беспорядочного размножения законы, которые с разными вариациями пытаются выдавать разрешение на брак лишь тем людям, которые гарантируют, что могут содержать растущую семью без помощи государства, законы, которые в ряде немецких земель действовали до 1870 года, Отменяются в соответствии с либеральными теориями свободы, имеющими мало общего с германской концепцией свободы и равенства всех свободных крестьян.

Последствия создания семей и рождения детей теми, кого промышленность, следуя «линии наименьшего биологического сопротивления», набирала на свои фабрики, т.е. людей, которые в крестьянско-ремесленную эпоху оставались холостыми, были быстро замечены. Карл Маркс в своем «Капитале» попытался собрать доказательства того, что в промышленных областях Англии рабочее население с каждым поколением становится меньше ростом. В 1828 г. один прусский генерал обратил внимание короля Пруссии на то, что промышленная Рейнская область больше не поставляет в достаточном количестве людей, годных к воинской службе.

Маркс и пролетарский социализм приписывают малый рост рабочих нищенским условиям существования, а высокий рост высших сословий тому, что они хорошо питаются и живут в лучших условиях. Ho как объяснить высокий рост кроманьонцев эпохи палеолита в трудных условиях ледникового периода? Как объяснить высокий рост исландцев, которые до XlX века жили в очень бедной среде? Как объяснить высокий рост бедных и живущих в угнетающей среде огнеземельцев?

Уменьшение роста фабричных рабочих в XIX веке тогдашние ученые, если бы они обладали современными данными о наследственности, в частности, знали бы результаты исследований близнецов, могли бы объяснить двумя причинами:

1. Процессами отбора: на фабрики приходили жалкие люди, которые теперь могли создавать семьи, что раньше в таких масштабах было невозможно.

2. Нищета в тогдашних рабочих кварталах, детский и женский труд, явления, которые сегодня нас возмущают, относятся к началу промышленной эры. Многие люди фенотипически отставали от своих генотипических возможностей.

Ho современные исследования близнецов показали, что при всех подобных процессах одного влияния среды для объяснения недостаточно; главную роль играют наследственные задатки и отбор. Барон фон Фершюр попытался определить, как соотносятся влияния среды и наследственности. Влияния на вес тела как 1:2, на рост — как 1:10,4, на объем груди — как 1:2,4, на длину головы — как 1:5,6. Основной процесс при таких изменениях населения, как в приведенных выше примерах, относящихся к началу XIX века, это изменения в составе наследственных задатков урбанизированного населения, изменения, которые тем сильней, чем больше индустриализация способствует урбанизации. Если до индустриализации урбанизация губила городские наследственный линии из-за высокой смертности в городах, то уничтожались и ценные наследственные задатки народа, так как массы всегда паразитируют на духе, изобретательстве и руководящих способностях немногих высокоодаренных родов, так что индустриализация ускорила эти процессы, что усугубилось ускоренным размножением людей с неполноценными наследственными задатками.

Сколь мало значит улучшение среды, на которое со второй половины XIX века были брошены все средства науки и государства по сравнению с описанными процессами отбора, указывает следующее. В XIX веке и начале XX века дошло до того, что города благодаря гигиене стали даже более здоровыми местами жизни, чем деревня. Кроме того, в городах каждый талантливый ребенок имеет разнообразные возможности получить образование. Государственная система образования сегодня частым гребнем прочесывает все сословия в поисках талантов.

Ho именно этим западные государства постоянно отбирают у низших сословий их таланты. Эти таланты поднимают на высокие посты, и они попадают в малодетные слои. Талантливый столяр, который в своем деле мог бы стать образцом, после того, как его «открывают», попадает в художественно-промышленную школу и получает диплом. Часто талант его после этого перестает развиваться, зато развиваются претензии, он не хочет оставаться в сословии своего отца, поднимается выше и заключает бездетный брак.

Следствие такой государственной поддержки — обеднение низших слоев такими людьми, которые могли бы стать их руководителями и благодаря своей многочисленности повысили бы уважение к этим слоям.

Высокоодаренные люди редко выдвигались из рабочей среды; это приписывали слиянию подавляющих условий жизни. Ho наследственные задатки на протяжении нескольких поколений могут пробиваться через эти условия, что показывают примеры Фарадея, Геббеля и Дитриха Шефера. Низший слой и гнетущие условия жизни не помешают с задатками на уровне выше среднего возвыситься, если только ее мужские представители всегда будут выбирать таких же наследственно талантливых жен. Многие великие люди имеют дедов и прадедов из низших сословий. Эти сословия вносят, по Оствальду, «лишь исчезающее малый непосредственный вклад в класс великих ученых. Зато их косвенный вклад в том смысле, что деды или прадеды великих людей были родом из этих кругов, весьма значителен».

В XIX веке, когда государственная система образования в урбанизированных странах Запада всё больше развивалась, а условия жизни улучшались, именно в этот период в наиболее урбанизированных странах с наиболее развитой промышленностью уменьшилось число высокоодаренных людей из низших сословий.

В первой четверти XIX века из великих людей Англии 7,2% происходили из рабочих, хотя это сословие составляло 84% всего населения. Во второй четверти XIX века оно выдвинуло всего 4,2% великих людей. He вопреки улучшению условий и заботе властей, а именно благодаря этой заботе народы беднеют ценными наследственными задатками в условиях урбанизации. Командование армии не урбанизированной императорской России до 1914 года предъявляло более высокие требования к пригодности к воинской службе, чем в странах Центральной и Западной Европы, но процент ограниченно годных или негодных в России был меньше, чем в Германии, Франции и Англии. Именно в эпоху великого «прогресса» и всеобъемлющего улучшения условий жизни, особенно городской, т.е. между 1903 и 1913 годами, в Германской империи было отмечено увеличение числа негодных к воинской службе, особенно среди городского населения. Вопрос в отношении среды и наследственных задатков сельских и урбанизированных областей выяснился благодаря тому факту, что (согласно Классену, 1909) между 1902 и 1907 годами Восточная Пруссия при 14-часовом рабочем дне и средней годовой зарплате 700-800 марок поставляла больше годных к воинской службе, чем Юго-Западная Германия при 10-часовом рабочем дне и годовой зарплате 1200-1500 марок. «Годность к воинской службе образно пропорциональна социальному положению» (Классен), если сравнивать преимущественно сельские с урбанизированными областями.

Вследствие урбанизации и ее воздействия на отбор в Северной Америке и в Европе в XIX веке возникли массы больших городов, массы людей, уже не способных к сельской жизни. Многие немцы уже не могут заниматься таким трудом, как сбор урожая: это одна из причин привлечения многочисленных сезонных рабочих из менее урбанизированной Польши.

С появлением человеческих масс в городах начинается влияние массовой души на общество и государство, массовой души, которая отпраздновала свой первый духовный и государственный прорыв в 1789 году. «Психология толпы» знаменитого француза Гюстава Лeбона лучше всего описывает процесс образования масс и массовую душу. Без бессознательного или сознательного учета массовой души сегодня немыслимо никакое государственно-духовное движение. Задача государства германского типа с учетом всех законов массовой души постепенно преодолеть начавшуюся в 1789 году эпоху массовой души. Одно из условий этого преодоления — деурбанизация.

Урбанизация германоязычных народов в Северной Америке и в Европе в XIX веке шла столь быстрыми темпами, что большинство людей, даже государственные деятели и правоведы, не заметили, как германские представления о свободе и равенстве, возникшие из ощущения жизни германского свободного крестьянства, стали постепенно терять свой смысл в урбанизированных странах. Из связанной с законами жизни демократии крестьянской аристократии возникла противоречащая законам жизни и ведущая к разложению и распаду «демократия» городских масс и денежных мешков… Слова «свобода» и «равенство» продолжают звучать и еще действуют своим традиционно-германским звучанием на многих людей германской культуры, но их содержание урбанизировалось настолько основательно, что «свобода» означает свободу городских масс и денежных мешков, а «равенство» — отрицание пролетариатом любой ценности, возвышающей жизнь. Аристократическая свобода превратилась в охлократию.

Государственные деятели и правоведы XlX века думали, что форма правления будет тем «свободней», чем более городским и «просвещенным» будет население. Верно обратное: чем меньше крестьянского и аристократического в образе жизни и сознании германского народа, тем больше он нуждается в диктаторе. Чем сильнее в народе восприятие массы, тем меньше подходят ему германская свобода и равенство. Великий Гобино признал это верным для Франции, которая первоначально была государством германского типа, и сказал это в 70-х годах XIX: «Я искренне люблю абсолютную власть, а не французский народ». Франция медленно приближается к концу своей демократии; во-первых, потому что она менее урбанизированная страна, а во-вторых, потому что по расово-психологическим причинам романо-язычные народы, вероятно, больше способны выносить городской дух, чем германоязычные. Нордическая раса, которая сильнее представлена в германоязычных народах, это раса хуторов и физического и психического дистанцирования одних людей от других, раса свободных крестьян с родовым мышлением, душевное здоровье которой гораздо быстрей портится от урбанизации, чем душевное здоровье альпийской, средиземноморской или восточно-балтийской расы…

…Германские свобода и равенство могут осуществиться только в максимально деурбанизированной стране, по крайней мере в народе с деурбанизированным образом мыслей, в народе, который с помощью евгенических мер через несколько поколений снова сделает крестьянство первым сословием, и по его наследственным задаткам.

Массы безземельных и массы людей с урбанизированным жизнеощущением, независимо от того, бедны они или богаты, опасны для любого государства германского типа. С романо-язычными народами, такими как итальянцы и французы, как уже говорилось, дело обстоит иначе.

Урбанизация с биологической точки зрения опасна, потому что она губит семьи с ценными наследственными задатками и позволяет размножаться неполноценным семьям. С социологической точки зрения она опасна, потому что даже людям с лучшими наследственными задатками в городах грозит опасность отрыва от корней, суть чего в том, что человеческий дух отрывается от жизненной основы человеческого рода, что человек живет наперекор тем жизненным силам, которые сделали его человеком, а отдельные человеческие расы наделили особыми наследственными способностями.

Таким образом, встал вопрос о жизненных основах человеческого рода. Его выяснению должны послужить следующие соображения.

Человек имеет «дух», «разум», с помощью которого он создает, накапливает и передает потомкам то, что называется культурой. У животного нет разума, оно может передать потомкам только свои наследственные задатки. Ничего накопленного, передаваемого из поколения в поколение в данном случае нет. Каждое молодое животное начинает с начала.

Человек не только приспосабливается к среде, как животное, но и покоряет ее посредством обдуманных, целенаправленных действий. Отношения животного со средой определяются инстинктами, выработанными в процессе отбора на протяжении эпох и наследственно закрепленными. Человек разумно накапливает и передает свой опыт покорения среды. Можно сказать, что человек дальше, чем животное, может отойти от своей среды, от природы. Ho ему грозит опасность оторваться от корней, опасность, которую на свой манер пытался описать Руссо, но суть которой была осознана только в течение XIX века.

Развитие человеческого мозга было связано с переходом его предков к прямохождению. Человека можно назвать существом, ориентированным на развитие духа. Удачно или неудачно создала природа такое существо, другой вопрос. Еврейско-христианское вероучение считает этот вопрос решенным: человек — господин и венец всех творений. Индоевропейская концепция ближе к естественнонаучной, так как калокагатия или humanitas поднимется как целевая установка: особенности процесса отбора, результатом которого является человек, позволяет человеку претендовать на то, что он своей жизнью для себя и выбором супружеской пары для своего рода приблизится к полноценной человечности (humanitas), которая согласно индоевропейской концепции является смыслом существования человечества.

С точки зрения естественных наук вопрос о становлении человека как процесс совершенствования гораздо сложней, что явствует из того, что Жоффруа Сент-Илер всерьез, а Карл Эрнст фон Бэр в шутку рассуждали о том, что среди живых существ наиболее совершенны не млекопитающие, а птицы. Таким образом, очерчивается весь круг вопросов о совершенствовании и совершенстве — достаточно указать на работы Франца и Плате.

Что касается человеческого рода, что, по-моему, дела с ним обстоят не так удовлетворительно, как утверждает Франц. Тому принципиально новому, что означает развитие человеческого духа, можно противопоставить высказывание Мефистофеля о сути человека из первой части гётевского «Фауста».

А человек? Он бы получше жил,

Когда б ему ты в душу не вложил

Ту искру, что он разумом зовет,

Ho всех зверей по зверству превзойдет.

Мефистофель преувеличивает, утверждая, будто человек использует свой разум только таким способом; он использовал его и таким способом в эпоху отхода от ценностей совершенной человечности и в эпоху большевизма, но это не доказательство. Можно, конечно, считать эволюцию, в результате которой появился Homo sapiens, попыткой, которую природа лучше бы не предпринимала. Столь мрачный взгляд моет появиться, если проследить развитие Запада после 1789 года, особенно с середины XIX века: бурный технический прогресс стал возможным благодаря передаче человеческим разумом накопленного опыта, но, с другой стороны, заметно увеличилось число неполноценных наследственных задатков, что проявляется в ужасной вульгаризации культуры.

Куда приведут нас наш дух и способность накапливать культурные достижения? Были ведь такие примеры, как гомеровская Греция и Германия Тацита.

Именно разум позволяет человеку ускоренными темпами совершенствоваться и самому по мере технического развития достигать прогресса с помощью технических методов и накопленных знаний, но одновременно наблюдается регресс наследственных качеств. Часто именно технический прогресс становится средством сохранения и умножения неполноценных наследственных задатков, средством предотвращения естественного уничтожения неполноценных, недочеловеческих наследственных задатков.

Каждому шагу технического прогресса, каждому достижению должно соответствовать повышение среднего наследственного качества «прогрессирующих» народов. Разум не должен становиться опасным и вредным. Люди в большинстве своем душевно не доросли до своего технического прогресса, а массы больших городов вообще утратили способность воспринимать плоды просвещения. Co стороны наследственных задатков массы западных народов далеко отстали от собственной культуры. Эти массы, состоящие из людей всех сословий, все больше воспринимают культуру как бремя, — на это указывал еще Руссо, а сегодня это подчеркивает Стоддард в своей книге «Бунт против цивилизации. Угроза недочеловека».

Культура всё больше тяготит народы. Массы воспринимают культуру как груз, который надо сбросить, потому что они до нее не доросли. Поэтому пролетарская вульгаризация воспринимается как облегчение. Это показала Французская революция, хотя мыслители, которые идейно ее готовили, думали о повышении уровня человеческой культуры. Б 1789 году победил дух «массы», которая воспринимает культуру как бремя, и так будет продолжаться до тех пор, пока этот дух не будет вытеснен духом иного типа. Многочисленные представители западных народов, по своим наследственным задаткам враждебные культуре, поднимают волны ненависти ко всякому образованию, ко всем образованным и к тем, кто выглядит образованными. Эта ненависть, которая поднимается снизу, отлична от отвержения сверху духа «интеллектуалов», т.е. оторванных от корней горожан типа «порочных гениев», о которых речь пойдет ниже. О том, сколь велика власть таких настроений, господствовавших столетиями, свидетельствует тот факт, что и в национал-социалистической Германии наблюдается ненависть к образованным людям, «большеголовым», как их называют… которая пытается напяливать на себя национал-социалистические одеяния. Это будет длиться еще долго, пока избранные народы Запада не преодолеют последствия того прорыва урбанизации и урбанизированных масс, который принес с собой 1789 год. Для их преодоления необходимы деурбанизация народов и создание «новой аристократии крови и почвы» (Дарре).

Возможность передачи достижений культуры — именно то, что невозможно для животных — позволяет в пределах рода человеческого передавать эти достижения и группам людей, которые сами до них не дошли. Сегодня мы видим негра за рулем автомобиля и индейцев, слушающих радио. Сегодня негр может жить в Стокгольме. Такие возможности возникли сегодня благодаря тому, что люди или особо одаренные группы людей сумели создать искусственную среду. Стал возможным отрыв духа от жизненных основ, на которых особые условия отбора привели к появлению особого типа.

В «прогрессе всегда принимают участие как паразиты, и те, кто по своим наследственным задаткам неспособен двигать прогресс. Возможность передачи достижений культуры именно между наиболее одаренными группами человечества и породила столь большой диапазон колебаний от бездарности и неспособности, качеств, которые в т.н. диких племенах постоянно подавляются, до высшей степени одаренности. Лапуж различал в западных народах группы творческих людей (инициаторов) — несколько сот человек, высокоодаренных людей — несколько сот тысяч, людей, одаренных в разной степени, — их миллионы, и людей, которым образование и воспитание ничего не даст, — их тоже миллионы. Передача достижений культуры позволяет на Западе миллионам паразитов жить за счет немногих творческих и высокоодаренных людей.

Понятно, что такой подход односторонен и потому недостаточен. Ho сегодня, после того как XIX век делал упор на массу, а вожди рассматривались только как ее представители, настало время сделать односторонний упор на биологическом подходе… Всё великое было создано благодаря ценности личности; эта ценность отрицалась парламентско-демократической системой в угоду «непригодному понятию массы». Новое становление народа должно изменить направление этого процесса.

Благодаря передаче достижений культуры сегодня стало возможным возникновение нового варварства, варварства цивилизованных масс больших городов, в которые внесли свой вклад все урбанизированные сословия: наследственные качества этих групп людей гораздо ниже уровня унаследованной ими культуры. У нас крупные спекулянты летают на самолетах, которые они не изобрели и которыми не могут управлять. У нас обыватели купаются в бассейнах под электрическим солнцем, зная об электричестве лишь по счетам за него. За счет ума изобретателей живут паразиты. В животном мире такое невозможно.

Животное это всегда нечто цельное, совершенное, а человек с его «духом» — существо сомнительное. Правда, при таком подходе нельзя упускать из вида, что только человеческий дух, пусть даже дух меньшинства, вообще может видеть в вещах совершенство, смотреть на них в этом аспекте. Насколько трудно правильно истолковать понятие «совершенства» применительно к животному миру, показывают вышеупомянутые работы Франца и Плате.

Чтобы человечество не вызывало печальных мыслей, вроде тех, что изложены выше, необходимо, чтобы техническому прогрессу соответствовал прогресс в развитии человека, чтобы народы, вплоть до своих самых неполноценных семей, были наследственно способны не только паразитировать на умах других, но и сами имели в здоровом теле достаточно духа, чтобы не нарушать мировое равновесие. Каждому прогрессу внешних средств должен соответствовать прогресс в духовном освоении среды, который для народа в дальней перспективе возможен лишь вследствие отбора на протяжении поколений, а не воспитания и образования, потому что они означают лишь накопление знаний, но не улучшение задатков. О том, что средняя одаренность западных народов сильно снизится, если культура будет оставаться на прежнем уровне и не будет повышаться, писал еще Гальтон.

Духовное освоение среды, которое дает лишь то, что у римлян во времена аристократической республики называлось humanitas (человеческая цельность), несомненно, не улучшилось со времен Заратустры или Платона. Мышление государственных деятелей, несомненно, не улучшилось со времен великих фараонов или персидских царей, римской аристократической республики или Филиппа Македонского. И так во всех областях: накопленное технических знаний, но не увеличение духовной силы. Сила духовного освоения среды с целью совершенствования человека в XIX веке на Западе уменьшилась, что понятно, потому что по окончании крестьянско-ремесленной эпохи забыли об отборе.

Так что совершенствование человека может отставать от достижений цивилизации. Это означает, что хваленый «прогресс» большей частью лишь видимость прогресса, вызывающая деградацию человека. Особенно часто это происходит в городской среде, и в городах позже всех понимают, что прогресс — одна видимость.

Животное каждый раз заново осваивает свою среду. Каждое молодое животное должно доказать, что оно хороший представитель своего вида. Иногда помогает и родительское воспитание, но главное — развитие наследственных задатков и в конечном счете — «приспособление». Кроме наследственных задатков, родители потомкам ничего не передают.

У людей ставка на развитие ума может привести к тому, что физически слабые и душевно раздвоенные представители человечества слетятся в мир, где, несмотря на космический холод, построен «отель с центральным отоплением». Люди лучшего типа — летчики, но и они могут быть грубыми людьми. Животные лучше выражают идею своего вида, чем человек в мечтах о полете на Луну. Сегодня мы на Западе лучше представляем себе, для чего существуют лошади или собаки, но не знаем, в чем смысл существования человечества. Многие представители западных народов представляют себе «человеческое достоинство», к которому часто взывали во времена Канта и Шиллера, только физически, но убеждены ли они духовно в этом достоинстве?

Животное должно оставаться в той среде, которая ему отведена. Вид не выходит из этого состояния приспособления, потому что отклонение от него чревато вымиранием. Человек же может духовно сильно отдалиться от своей естественной среды.

Эта опасность особенно велика в городах. Это самая большая из опасностей урбанизации, потому что она вызывает разложение и вымирание семей, которые могли бы прожить в городских условиях и дольше. Для городов характерна погоня за прогрессом, причем не проверяется, нужен ли этот прогресс для народа и государства и что он означает для отбора.

В деревне дух никогда так далеко не отходит от жизненных основ человеческого рода, от природных реалий. Для человека как вида естественна сельская жизнь — тысячелетия такой жизни и создали человека. Город же влияет на него плохо, урбанизированные роды постоянно вымирают. У нас почти нет родов, которым отбор помог бы выжить в городских условиях. Городская среда благоприятно влияет только на часть западных еврейских семей (что в результате этого влияния накапливаются положительные психические черты, не подтверждают те, кто наблюдал неевропейские расовые компоненты, входящие в состав еврейства, в среде других восточных народов при не городских условиях отбора).

Хоте на Западе города существовали с римских времен, а в Германии немцы живут в городах уже 1000 лет, этот «прогресс» не влиял на развитие человека на Западе, пока люди на протяжении многих поколений правильно понимали значение отбора. И следует помнить, что среди немцев до 1800 г. преобладало крестьянство.

Идею, что люди еще не привыкли к городской среде, потому что города «сравнительно молодое явление в истории человечества», и что особенно «современный промышленный город» непригоден для жизни людей, высказывает и Сорокин, но он толкует ее в совершенно неприемлемом ламаркистском духе. Он воображает, будто отдельные люди, приобретая городские инстинкты, могут постепенно приспособиться к городу. Я подхожу к этому вопросу с позиций дарвинизма. Есть возможность приспособления отдельных людей к городской жизни, но это приспособление не будет передаваться по наследству. Наследоваться могут только задатки приспособления к городским условиям, но этих задатков мало, как утверждают француз Лe Плей (1806-92) и немец В.Г. Риль (1823-97). Длительное приспособление группы людей к городу может идти только по пути отбора, т.е. число детей и людей с лучшими задатками приспособления к городской жизни должно быть выше среднего. Ho именно такие люди, как правило, меньше всего хотят размножаться…

Деревня с ее крестьянским или сельско-ремесленным образом жизни поэтому является по-прежнему именно той средой, которая наиболее благоприятна для развития наследственных задатков большинства людей. Многие урбанизированные люди с их извращенным городом инстинктами не смогут найти себе места и в деревне. Как носители наследственности и эти горожане не приспособлены к городскому миру, о чем свидетельствует вымирание городских родов.

В деревне дух не оторвется от естественной среды, благоприятной для наследственных задатков. Эти выводы биологии должны учитывать и социологи, и руководители государства. Каждое «прогрессивное» предложение может быть в деревне немногими людьми и за короткое время проверено на пригодность. В деревне быстро выясняется, будет ли новое способствовать процветанию целого или нет. Ho «процветание» в деревне означает не только то, что выражается в денежных ценностях; там, где сельское восприятие жизни еще не разложено городом, процветание означает ценности роста; больше земли и пастбищ, домашних животных, членов семьи и подворья. Сельские жители хорошо чувствуют чрезмерную напряженность горожан, утрату ими корней; всё подвергается проверке и отбирается лучшее с точки зрения роста полей и лесов, домов и хлевов, роста семьи. В деревне, как правило, больше уважают того новатора, который проверяет свою новинку с точки зрения ценностей роста. Таких людей деревенские общины считают «лучшими», а для городских масс «лучшие» те, кто умеет проникнуть в душу массы и обладает красноречием. Деревня оценивает людей по германским аристократическим масштабам, что для большинства горожан уже невозможно.

Любой человек столкнется в деревне с частями среды, которые находятся под надзором большинства или правящего меньшинства членов общины, и должен будет думать о процветании этой среды. Как правило, подобным образом в спокойные времена любая бессмыслица быстро распознается здесь как бессмыслица. В соответствии с основными воззрениями данной работы дух оценивается негативно, если он не способствует повышению уровня жизни человека и всей жизни, которая его окружает, настолько, что можно будет говорить о «Великом здоровье» (Ницше).

Массовый дух может продержаться в сельской местности лишь пару часов, в неспокойные времена — пару дней, но не недели и месяцы, потому что местный образ жизни исключает превращение людей в толпу. Массовый дух может не быть для романоязычных народов таким злом, как для германоязычных, — итальянский фашизм напоминает скорее времена Римской империи, начавшиеся с Юлия Цезаря, с их урбанизированным жизнеощущением и такими же массами, как во времена республики, с еще индоевропейскими взглядами крестьянской аристократии. Ho массовый дух остается злом для всех западных народов, для всех, кто знает его суть и законы по книге Лебона «Психология толпы», и особенно для тех, кто наблюдал массовый дух в его «американизированном» варианте; в этом виде он сегодня все больше захватывает Северную Америку и Европу.

Массовый дух в сельской местности держится недолго, потому что там нет подстрекателей, которые могут превратить безобидных и законопослушных людей в «массу» (в психологической смысле), или такие подстрекатели не удерживаются в сельской жизни, потому что их ум не направлен на процветание целого. В деревне всё основано больше на убеждении, чем на уговаривании. «Крестьянское население гораздо менее болтливо и у него нет нужды постоянно выслушивать публичные речи; оно редко говорит о вещах, которые не знает, и поэтому совокупность их оценок отличается большей доброкачественностью и меткостью, чем совокупность оценок городского населения» (Сорокин-Циммерман. Принципы сельской и городской социологии, 1929). Один из участников «Пира семи мудрецов» Плутарха говорит, что лучше всего то государство, «где больше всего законов и меньше всего ораторов». О преимущественно крестьянском народе можно скорее сказать, что он живет в хорошем государстве, чем о преимущественно городском. В лучших сельских местностях Германии еще сохранилось кое-что от жизнеощущения германских свободных крестьян, образ жизни и нордическое расовое наследие которых — соблюдение физической и духовной дистанции между людьми — преградит путь губительному массовому духу.

Совсем иная ситуация в городах: там человеческий дух может сильно оторваться от жизненных основ рода человеческого, причем вредные последствия этого могут проявиться не сразу или человек не сразу их осознает. Руководствуясь своим умом, человек создал для себя (и своих домашних животных) искусственную среду внутри естественной. Многое в человеческом роде и особенно в его отдельных расах объясняется лишь тем, что человек довел самого себя до уровня домашнего животного. Создание искусственной среды лучше всего удалось человеку в городах с помощью средств использования и изменения среды. Именно в городах происходит самоодомашнивание человека, отсюда более частые мутации, большей частью вредные. Всякое одомашнивание связано с определенными опасностями для инстинктов, в частности, с опасностью их неестественного искажения. Поэтому у многих горожан инстинкты слабей, чем у сельских жителей.

В городах многие люди уже не замечают, полезны или вредны новые идеи, меры, формы государства и общества для их группы, тем более полезны ли они для процветания народа в целом. Полагали, что урбанизация у отдельных групп людей значительно повысит их среднюю способность к суждению при сохранении естественных инстинктов. Ho ожидаемое повышение не произошло, и инстинкты перестали быть вполне «естественными». Приток умных и энергичных людей не привел в городах к повышению средней способности к суждению, так как эти пришельцы ограничивали число детей, чтобы пробиться в высшие слои. Способность к суждению, наоборот, уменьшилась, и, несмотря на приток талантов, постоянно увеличивается число неполноценных наследственных задатков. В городах множатся возможности образования для всех, но если средняя способность к суждению остается на том же уровне или снижается, возникает такое опасное явление, как полуобразованность. Для каждого человека и каждой группы людей есть предел познаний, их избыток становится злом. Многих людей в городах образование уродует. И неучи, и переучившиеся это городские отклонения от естественных инстинктов. В городе развивается тип людей «шатких и непостоянных, без определенных склонностей, ведущих нездоровый образ жизни, неспособных к длительным усилиям» (Сокрокин-Циммерман).

Как только определенные события превращают городское население в «массы» (в психологическом смысле) — законы образования подобных масс описал Лебон — это вызывает представления, пожелания, порывы и действия, которые, хотя и могут быть выгодными или приятными для образующейся массы или отдельных людей в ней, то вредными для народа в целом, для сохранения государства и для отбора. В каком-то городе под влиянием расчетливых краснобаев или психопатов соблазнительные представления могут превратиться в идеалы для необузданных и безрассудных людей, а потом образованные истерики и истерички увлекут и остальных граждан. Распространяемые таким образом идеалы становятся предпосылками для образования масс из множества разрозненных людей. В кофейных заведениях составляются «конституции», которые находят своих приверженцев: вспомним хотя бы времена Эйснера и Ландауэра в Баварии и о том «духе», который исходил в Берлине и Мюнхене из литературных кабаков. Городские массы могут годами придерживаться таких представлений, не задумываясь об их вреде для народа в целом и для отбора.

Этот новый (или выдаваемый за новый) дух в селе можно проверить на предмет полезности для процветания, для роста; в городе этого сделать нельзя, потому что там на множество людей приходится лишь какая-нибудь парочка одаренных с еще естественными инстинктами, т.е. таких людей, восприятие и дух которых естественны для человеческого рода. Именно поэтому народы Запада обязаны своими самыми выдающимися государственными деятелями биологически отборным и испытанным на примерах отдельных людей сельским родам, и эти государственные деятели выбирали своих лучших советников из таких же родов.

Всё это вовсе не значит, что высшие ступени человеческой духовной жизни сомнительны сами по себе или что каждый горожанин духовно урбанизирован, что каждый человек умственного труда удаляется ото всего естественного и отрывается от своих корней. Это не значит также, что ненависть пролетариев, т.е. люден, отрицающих все ценности вообще, людей опять-таки урбанизированных, к интеллигенции в какой-то мере оправдана. Речь идет лишь о том, что для каждой группы людей и для каждого отдельного человека есть своя ступень духовного развития: если они поднимаются выше, это действует на них разлагающе и отрывает их от корней. Эту истину неоднократно подчеркивал недавно умерший поэт Пауль Эрнст и подкреплял ее примерами.

Чем выше духовная ступень, на которую взбирается человек, тем глубже должен он укорениться в природе. Примерами могут служить Гомер, Шекспир, Бах, Моцарт, Гете, Иеремия Готтхельф и Готфрид Келлер, равно как и Платон, Дюрер, Вашингтон и Бисмарк, а более утонченным и спокойным образом — Гельдерлин и Шелли. Огромная притягательность религиозных форм в ареале народов, говорящих на индоевропейских языках, заключается в том, что они при всем своем устремлении в беспредельное своей посюсторонней религиозности глубоко уходят своими корнями в природу. Сорокин и Циммерман указывают, что великие поэтические творения, в которых выразился дух целых народов, все одновременно полны деревенского духа, даже когда описывают не деревенские вещи: в Индии это Веды и Махабхарата, в Китае — великие классические произведения китайской литературы, в Вавилоне — поэма о Гильгамеше, лучше всего известный нам Ветхий Завет, произведения Гомера, Эдда, англо саксонские сказания о короле Артуре, финская Калевала, немецкая Песнь о Нибеллунгах, повествовательная поэзия славяноязычных народов, сказки Тысячи и одной ночи. Великая литература, великое искусство, великая духовная жизнь народов длятся лишь до тех пор, пока эти народы еще остаются преимущественно крестьянскими.

Таким образом, урбанизация означает, с биологической точки зрения, ускоренное вымирание наследственно-ценных семей, а с социологической — опасность отрыва от корней многих людей в результате развития технических и интеллектуальных сил, ценность которых для процветания целого этими людьми уже не может быть проверена. Следует учитывать не только те вредные влияния городской жизни на здоровье, продолжительность жизни, нравственность и размножение отдельных людей и групп, о чем писал Гаттино, но и говорить вместе с Бенжамином о «болезни цивилизации», которая в Германской империи зашла настолько далеко, что по словам Филлингора, которого цитирует Бенжамин, десятая часть молодежи больших городов страдает расстройствами нервной системы и психическими расстройствами — это результат отбора в городах и непосредственного вреда, который наносит отдельному человеку неподходящая для него городская среда.

Каждый человек, который не опирается на свой дом и семью, — человек сомнительных духовных качеств. Ho этот тип распространяется в городах и постоянно будет в них возникать. Только в городах возможно появление таких фигур, которые на Западе в XIX веке появлялись с пугающей частотой. Стоддард называет их «порочными гениями». В Германии ряд этих фигур начался с тех, кто известен в истории литературы под именем «молодой Германии», чье разлагающее влияние удачно охарактеризовал Трейчке в своей книге «Германская история XIX века», в главе «Гейне и Молодая Германия». Томас Манн называет их современных наследников «цивилизованными литераторами» (сам он, к сожалению, не очень отмежевывается от них, как мог бы по своим задаткам)…

Для народа такие дарования только вредны. Лучше пусть он читает произведения честных людей, хотя и посредственных по уровню дарования. Сравнительно много порочных гениев вышло из среды еврейства, этой наиболее урбанизированной группы Запада, а также из числа полтинников. В последнем случае появление подобных фигур часто объясняется особенностями отбора при смешанных браках, а также возможностью «обогащения бастардов» в первом поколении после скрещивания. Обычно речь идет о блестящих дарованиях в сочетании с распадом волевой сферы.

В сельской среде такие фигуры невозможны, они быстро стали бы посмешищем. В сельской среде вокруг них никогда не соберутся массы. В народе, в котором преобладает крестьянство, все отношения прозрачны, в урбанизированной среде эта прозрачность теряется. Только в высшей степени одаренные люди с очень прочными корнями могут еще что-то разглядеть. Блестящие дарования лиц, оторванных от корней, играющих роли «народных вождей», наносят огромный вред, когда подобным лицам позволяют беспрепятственно составлять «свободные» конституции.

Поэтому демократические порядки, естественные для крестьянского народа преимущественно нордической расы, с аристократически сознанием, при урбанизации должны всё больше отходить на задний план, а при расовом смешении — тем более когда процент нордической расы становится всё меньше. Правительство может быть тем демократичней, тем свободней (в том смысле, какой придавало этому слову германское свободное крестьянство), чем аристократичней народ мыслит и чем более крестьянским является его образ жизни. Чем урбанизированней народ, тем больше он понимает под «демократией» нечто враждебное крестьянству и аристократии, нечто разлагающее, массовое, вплоть до отрицания всех ценностей и всего идеального. Великий Гобино предвидел это развитие и его неизбежные последствия для его народа еще в 70-х годах XIX века.

Демократия рассчитана на людей, свободных и равных от рождения, с крестьянским жизнеощущением, ведущих самостоятельную деятельность. На народы с сильным ядром нордической расы — тогда она будет государственной формой восходящей народной жизни. Примеры из прошлого — порядки германского благородного крестьянства, спартиатов, которые называли друг друга «гомойой» (равные), патрициев, а позже нобилей республиканского Рима: в этих общинах свобода и равенство действительно были осуществлены в такой степени, в какой это только возможно для групп людей. С урбанизацией сразу же началась дифференциация и как ее следствие — похороны свободы, которая для народов германского типа была связана с равенством по расе, по крестьянскому состоянию и по аристократическому сознанию

Приток населения из сёл в города нес с собой «недочеловеков» (Стоддард), преступников и лодырей, но также высокоодаренных людей. Население становилось неравным. То, что Маккензи говорит о здоровье и трудоспособности. Можно сказать обо всех человеческих качествах в больших городах. «Лондон по мастерству превосходит сельские местности, но люди в Лондоне хуже, чем в других местах». В городах неравенство установилось и в экономической жизни: одни очень бедны, другие очень богаты. И те, и другие, как подчеркивал еще Платон, представляют собой опасность для государства. Ho как бедность, так и богатство выглядят в городской жизни гораздо привлекательней, чем в сельской. Так исчезают основы народной демократии и становится больше шансов для появления демократии распада. К тому же большие города притягивают людей иных племен и рас, особенно торгашей, которые в итоге превращают любой большой город в «клоаку народов», как называли Рим во времена Империи.

Поэтому сегодня и в США с их демократическими традициями, которые первоначально соответствовали духу лучших представителей германского крестьянства, задают тревожный вопрос: «Безопасна ли Америка для демократии?» — так называется книга психолога Мак Ду-галла, изданная в 1921 году. Перевести этот вопрос можно так: Может ли современная (урбанизированная и затопляемая чужаками) Северная Америка сохранять демократическую форму правления? Лучшие люди ясно видят, что «свобода» и «равенство» для городских масс, в большинстве своем негерманского происхождения, означают нечто иное, чем для основателей государства или для смелых защитников границ, которые, хотя и были бедны, отвергали государственную помощь, потому что она оскорбляла их чувство свободы.

У нас известно, что демократия для народа со структурой общества, наследственным здоровьем и расовыми качествами и степенью урбанизации, как у немецкого народа и западных народов вообще, не может быть подходящей формой правления. Известно также, что только деурбанизация, возвращение в деревню и образование новой аристократии, воспитание аристократических, т.е. возвышающих жизнь ценностей снова вернут немецкому народу содержание и облик германской государственности… Отсюда целевая установка книги Дарре «Новая аристократия крови и почвы».

Всем тем, кто виновен в денордизации, т.е. исчезновении нордического расового типа, в вырождении, т.е. увеличении числа неполноценных наследственных задатков, в урбанизации, в пролетарской ненависти ко всем ценностям и ко всему человечески идеальному, порочным гениям и подстрекаемой или «большой массе» с ее «малым пониманием» и «большой забывчивостью», всем врагам немецкого народа национальное мировоззрение объявляет войну.

К подготовительному этапу относится деурбанизация образа жизни немецкого народа и его сознания. Даже городской житель может мыслить по сельскому и многих горожан следует обучить этому. Целевые установки Бургдёрфера и Рутке указывают нужное направление. Понятно, что немецкий народ никогда больше не сможет снова стать чисто крестьянским народом. Понятно также, что имеются в виду не все крестьянские семьи всех сельских областей Германии с их наследственными задатками, если речь идет об обновлении на основе «крови и почвы». С помощью евгеники государство хочет только заложить основы наследственных задатков в селе и в городе, на которых будут заново строиться народ и государство. Поэтому государство начало проводить политику расовой гигиены, увеличения числа высококачественных наследственных задатков во всех сословиях и приостановки размножения наследственно неполноценных во всех сословиях.

Ho даже если никто не может думать о том, чтобы снова сделать из немецкого народа народ с сильным преобладанием крестьянства, если никто не рассматривает современное немецкое крестьянство уже сегодня как основу наследственных задатков, нужных для обновления всего народа, то ориентиром для немецкого будущего может быть только образ крестьянина, а целевая установка вроде «Рабочего» Эрнста Юнгера это уже вчерашний день по сравнению с органическим духом обновляемой Германии. Нельзя делать добродетель из нужды эпохи техники и промышленности и пытаться приспособиться к вере в «прогресс». Мы не выносим приговор немецкой промышленности или немецкому рабочему классу, а только представляем себе обновление народа как процесс отбора, строительства домов, укоренения семей, как вопрос «крови и почвы», а при таком подходе нельзя мыслить обновление народа рационально и планово, не в символах городского механического мира рабочего, а только в символах сельского, крестьянского мира, мира роста. Рабочий столь же мало как бюргер или богатый городской финансист живет в такой обстановке, которая только и допускает полную германскую свободу, он столь же мало как высокооплачиваемый чиновник в своем роскошном кабинете или крупный фабрикант похож на свободного крестьянина, тогда как обеспечивающий себя мелкий крестьянин на своем наследственном дворе может претендовать на эту роль. Только на свободном крестьянстве и его повседневной работе может быть основано государство германского типа. Мы, горожане, поняли это в последний момент…

Отсюда задача деурбанизации.

Эта задача включает в себя не только спасение крестьянского сословия, поселение наследственно ценных семей на земле, перенос фабрик с их рабочими в сельские местности и т.д. В эту задачу входит и попытка деурбанизации человеческого сознания. Сегодня городской дух разлагает сельское жизнеощущение в самых отдаленных деревнях. По автострадам ездят хорошо платящие инородцы, проводящие свой «уик-энд» неженатые пары и бездетные, а потому свободные от забот семейные пары; газеты и радио сообщают обо всем самом новом, что дают города, и на этом фоне крестьянство выглядит отсталым.

Поэтому сельский дух люди, которые далеко видят, должны культивировать в городах как национальное сознание и распространять с помощью прессы и радио. Речь идет о деурбанизации жизнеощущения всех немцев, в том числе и живущих в городах. Пример молодежного движения показывает, что это возможно. Перед немецкой молодежью, особенно городской, стоит особая задача.

Лишь немногие до сих пор осознали, насколько урбанизирован дух современности. Намерения его распространителей могут быть благими, как и намерения строителей автострад. В XIX веке французские писатели стали делать ареной своих рассказов и пьес Париж. Ориентация на столицу — черта всех романоязычных народов. Как только древние писатели начали восхвалять Рим как город, началась Римская империя, эпоха «умирающей жизни».

Весной 1934 г. газеты сообщили о визите обербургомистра Берлина к Муссолини, который сказал, что за столицей народа надо особенно ухаживать, чтобы показать этот народ во всем блеске. Будем надеяться, что берлинский обербургомистр лишь из вежливости соглашался с этими словами, потому что германцы никогда не придавали большого значения городам. Великая Эллада зашаталась, когда во времена т,н. первого тирана земля потеряла свое значение, а столицам начали придавать блеск. Оздоровление Германии начнется, когда города в сознании народа потеряют свою завышенную ценность. Это было выражением германского духа, что основатель США умышленно перенес в 1800 г. столицу из большого города Филадельфии в маленький поселок Вашингтон.

Итак, деурбанизация духа — первая задача. Колонизация — следующая мера оздоровления. Германская империя была первым государством, которое поняло, что колонизация без отбора поселенцев в дальней перспективе бессмысленна, отсюда планы поселения в сельских местностях отборных, наследственно ценных семей. Завтра горожане смогут иметь такой же набор наследственных задатков, какой сегодня имеют сельские жители. Ho в связи с вымиранием городов, возрождение возможно только в селе. Даже творческие дарования, которые нужны народу, появляются в результате накопления наследственных признаков при правильном выборе супружеских пар на протяжении нескольких поколений только в сельских местностях. Сравнительно небольшое число талантливых выходцев из низших слоев, что показывает пример Англии, эта не горожане, а пришельцы из деревень. Для наследственных задатков благоприятна только сельская жизнь.

Германское руководство стремится ограничить безработицу и пробудить в рабочих чувство сословной чести. Гобино называл массы безработных «зародышем болезни в народном теле большого города». К счастью, руководство Германской империи понимает, что кульминация развития европейской промышленности пройдена, что снижение экспорта во всех европейских промышленных странах это не только преходящий результат «мирового кризиса», но и стабильное следствие того, что заморские страны быстрыми темпами развивают свою промышленность. Скоро Европа им будет не нужна. Министр Дарре не раз подтверждал это на цифрах. Отсюда планы переселения в деревни групп городских рабочих с целью ограничения безработицы.

Особые виды промышленности, где наиболее проявляется немецкий дух изобретательства, который, правда, нуждается, в деревенской подпитке, и многие предприятия, удовлетворяющие нужды самого немецкого населения, должны остаться со своими кадрами, ядро которых зависит от постоянного притока ценных наследственных задатков. Отсюда забота государства о возбуждении у рабочих чувства сословной чести, т.е. аристократического духа. Пролетарский социализм воспитывает в рабочих ненависть к любому идеалу способного, благородного и прекрасного человека, ненависть к любой ценности вообще… Это особенно ярко изложил Зомбарт в своей книге «Пролетарский социализм» (1924). Устранение всех вещей, вызывающих зависть и подозрения у завистливых людей, — суть пролетарско-социалистического учения о государстве.

Национал-социализм стремится к тому, чтобы и рабочие признали аристократические ценности; без этого признания народ германского типа немыслим. Целевая установка «социал-аристократия», которая исходит от Аммона и Александра Тилле, сегодня стала понятной. Поэтому в будущей Германии все рабочие, как сегодня лучшая английских рабочих, будут признавать идеал «джентльмена». Признание этого идеала — главная причина того, что в урбанизированной Англии нет завистливого массового духа и не имеет успеха пролетарский социализм… В этой черте проявляется нордическая душа британского рабочего класса. В Германии путь пролетарскому социализму прокладывала всё большая вульгаризация немецкого рабочего класса, развитие в нем чувства зависти и разложения волевых качеств нордической расы…

Национал-социализм отворачивается от массового духа уходящей эпохи. Бросающаяся из одной крайности в другую масса должна снова стать народом. Одновременно воскреснет и дух нордических германцев, который всегда отрицается там, где возникает дух массы. He масса, а личность — такова целевая установка, причем личность в нордическом, германском и немецком смысле, всегда обладает сознанием свободного крестьянина и утверждает себя и в городских условиях жизни во всех сословиях.

Если германское государство пытается медленно отойти от массового духа XIX века — такие процессы могут быть только медленными, — это не значит, что германское государство обращается «против масс». Тот, кто так думает, не знает законы массовой души. Скопления людей это еще не массы в психологическом смысле. Под влиянием представлений и процессов, описанных Лебоном, множество людей, большей частью разумных, может превратиться в слепые массы, а эти слепые массы в зависимости от обстоятельств могут вести себя и безобидно, но большей частью склонны к разрушению Задача государства из различных возможностей массового духа дать проявиться лишь тем немногим, которые идут всем на пользу, в этом искусство управления государством. Государство с германской волей может разделить массы на группы, притом не механически, а органически, в зависимости от ландшафтов и традиций. Так осуществляется процесс нового становления народа, самая главная национальная задача.

Таким образом, идея «народа» берет верх над идеей «массы» XIX века, равно как национальная идея наследственного неравенства людей и человеческих групп (Гобино, Лапуж, Аммон, Гальтон, Мендель) берет верх над пролетарским стремлением к отрицающему ценности равенству. Идеям среды и массы противостоят идеи наследственности и отбора в духе Дарре. Co всем этим из государства, которое до 1933 г. было «великой организацией всех завистливых чувств» (Хартнакке), возникает государство, в котором в отличие ото всех западных государство XIX века господствует не слепая зависть неполноценных, а стремление к образцовым человеческим ценностям. Еще долго и в Германии по сотням подземных ходов будет ползать зависть наследственно неполноценных из всех сословий и тех, кто отрицает ценности, имея вещи, которые можно купить; еще долго все те, в ком XIX век раздул чувство зависти, будут вредить, маскируясь в современные одеяния, но курс взят на признание ценностей, которые нас возвышают.

Ho возвышают в государстве с германской нравственной волей только жизненные ценности включающего себя в мировой порядок свободного крестьянства.

Подпишитесь на свежую email рассылку сайта!

Читайте также