Мысли Платона об отборе и воспитании и их значение для современности

Основой изложенного ниже послужил доклад, прочитанный мною весной и летом 1928 г. один раз в Гутеборне и один раз в Мюнхене. Доклады эти состояли из разделов определенного содержания. В данной брошюре текст доклада расширен, но форма устного изложения сохранена. Целью было не столько проанализировать идеи Платона о наследственности и отборе в их отношении к воспитанию и государству, сколько показать Платона как выдающегося мыслителя, который понял значение наследственных задатков для воспитания и государства, вполне их осознал.

Цитаты из писем Платона, из его «Государства», «Государственного деятеля» и «Законов» даны в переводе Отто Анельта. Используемые в тексте расологические термины не обязательны для понимания целого. Тот, кто заинтересуется этими взаимосвязями, может обратиться к моим работам по расологии.

«Тот, кто мыслит глубже всех, живет полнее всех» (Гельдерлин).

Начнем с самой краткой биографии Платона. Он родился в 427 г. до н.э. Его родители происходили из высшей аристократии Аттики, т.е. слоя, в котором и в эту позднюю эпоху Афин нордическая кровь древних греков сохранилась лучше всего. Известные бюсты Платона, похоже, сделаны с его надгробного бюста. Менее известный бюст из Холкхэм Холла (Англия), который датчанин Фредерик Поулксен приписывает скульптору Силаниону и считает, что только он верно отображает черты Платона, представляет собой голову преимущественно нордической расы с дикарской примесью. По своей психической сути в своих произведениях Платон предстает перед нами как, в основном, нордический человек.

Платон был богато одарен физически и духовно, славился как искусный гимнаст, а позже — благодаря своему творчеству; словом, это был цельный человек. Он хотел стать поэтом, сочинил несколько стихотворений, но тут его жизнь изменила встреча с Сократом. Он стал философом, но умение оформлять свои мысли всегда выдавало в нем художника. После казни Сократа, которого он почитал, как учителя, Платон покинул родной город, путешествовал, вероятно, побывал в 390 г. до н.э. на Сицилии, потом вернулся и основал в 387 г. до н.э. школу. Она находилась около святилища Академа и поэтому получила название Академии. В 368 г. он предпринял второе, а в 361 г. — третье путешествие на Сицилию. Потом он преподавал в Афинах в своей школе и умер в возрасте 80 лет в 347 г. до н.э.

От Платона остались около 30 сочинений. Свою философию он излагал в форме диалогов. Из них для нас особенно важны: 1) Государство (Политейя), 2) Государственный деятель (Политиков) и 3) Законы (Номой). Я в дальнейшем рассматриваю эти сочинения не в их исторической последовательности. В первом из них Платон был далек от действительности, он описывал идеальное государство без связи с реальными государствами своего времени; во втором он уже говорит о «втором по рангу» государстве, которое следовало бы основать, в «Законах» он уже делает все возможные уступки действительности. Мы отбросим все, что в этих трех произведениях мало или совсем не подходит к нашей современности, то, что Платон говорил о вещах, имевших отношение лишь к древней Греции, к его времени, и то, что он высказывали — особенно в «Государстве» — мало учитывая условия человеческой и государственной жизни, и поэтому оставался слишком далек и от тогдашней, и от нынешней реальности. Мы хотим, прежде всего, знать, что Платон, как хранитель полноценной жизни, мог бы дать и нам.

Чтобы выделить эти важные для нас моменты в сочинениях Платона, сделаем сначала пару общих замечаний.

Когда мы называем Платона философом, мы не должны употреблять этот термин в расхожем, узком смысле, не должны видеть в Платоне чистого логика или теоретика познания и не должны представлять себе привычный образ профессора философии. Платон был единственным или одним из очень редких мыслителей, которых можно представить себе читающими лекции на свежем воздухе. Все прочие, даже величайшие из них, немыслимы вне аудитории или библиотеки.

Платон не только высказывает мнения, не только передает знания, не заканчивает какой-либо «объективной истиной», а всегда призывает к чему-то, стремится куда-то со своим познанием, ставит цели; желания оставались у него и в те дни, когда приближалась смерть. Его последний проект государства остался незаконченный. В 7-м письме он четко выражает свою суть: «Меня отличало, прежде всего, уважение к самому себе; я не хотел бы выглядеть в собственных глазах чистым теоретиком, не решающимся ни на какое дело».

Есть мало великих мыслителей, к которым, как к Платону, можно отнести слова Гете: «Человек, если он значителен, ведет себя как законодатель». Все мысли Платона это подготовка к обдуманному, целенаправленному действию, действию человека, готового взять на себя ответственность.

Для греков и римлян лучших времен готовность взять на себя ответственность в государстве была главной составляющей гражданской доблести. Платон был бы плохим эллином, если бы он не разделял это мнение. Как для эллина, государство было для него «то койнон» -общее, касающееся каждого дело; такой же смысл настоящие римляне вкладывали в слово «res publica». Честь гражданина заключалась в том, чтобы быть гражданином государства, даже человек определялся как государственное существо (зоон политиков). По особому звучали такие слова как «civis Romanus». Бесчестным считали человека, который сторонился от жизни государства. Это известные исторические факты, но их стоит напомнить в связи с платоновской концепцией государства. Греческое «арете», римское «virtus» — мы переводим эти слова как «добродетель», хотя лучше переводить как «доблесть» — это ценности, которые осуществлялись только в государстве. Так и для Платона вопрос о хорошем, добродетельном гражданине равнозначен вопросу о хорошем, добродетельном государстве — и наоборот. Так и платоновская Академия не занималась исследованиями ради исследований, а образованием с целью подъема государства и народа. Показательно, что учебный план Академии в целом совпадает с тем, который Платон предлагает в «Государстве» для обучения государственных деятелей.

А что сказать о государственной деятельности самого Платона? Известно, что он дважды, в 368 и 361 г. до н.э. ездил на Сицилию, чтобы там с помощью дружественного ему правителя осуществить своей проект. Известно также, каким болезненным разочарованием кончалось для него каждое из этих путешествий. Когда дело принимало серьезный оборот, подводили люди. Ho почему Платон действовал не в Афинах, своем родном городе? Его ближайшие родственники играли видную роль в его жизни.

Чтобы ответить на этот вопрос, бросим взгляд на Афины времен Платона.

Пелопонесская война закончилась поражением Афин, когда Платон был еще молодым человеком. Во время этой войны Спарта и Афины сделали все возможное, чтобы взаимно истребить свой лучший генофонд. Некогда господствовавшая раса, нордическая, после этой войны была близка к вымиранию. Пиндар в V веке до н.э. в Девятой Немейской оде воспевал своих соплеменников как «белокурых данайцев», а во времена Платона блондины уже стали незначительным меньшинством. Среди эллинов шли процессы денордизации и вырождения. Платон жил в позднюю эпоху. Во время войны в Афинах установилась власть необузданных масс. Перикл еще умел справляться с пороками демократии, а после его смерти началось разложение, классовое господство численно преобладавшего низшего слоя. Тот, кто умел льстить массе, обретал влияние и власть. Такие состояния бывают часто: разлагающий индивидуализм, упор на свободе и правах личности, что проповедовали софисты, — все это портило нравы афинян. Если в более раннюю эпоху личность оценивалась с точки зрения общества и государства, то софисты оценивали государство с точки зрения личности и ее желаний, требовали от государства как можно больше свободы для каждого и порывали тем самым с традицией.

Платон с самого начала противостоял софистам, он высмеивал их в первых же своих диалогах. Они были, большей частью, ораторами и учителями красноречия, такого, которое можно было использовать как оружие во внутригосударственной борьбе. Платон не мог уважать этих ораторов, для него они были просто болтуны, всезнайки и соблазнители народа. Насмешливо изображает он в «Горгии» софиста, который хвастается пользой красноречия софистов» «Оратор может говорить против всех и по любому вопросу так, что ему поверят». В 7-м письме Платон осуждает всех этих публичных ораторов, которые выдавали себя за просветителей и вождей народа. Ни один государственный деятельно новейшей истории Афин и ни один софист новейшего времени не пытались действительно улучшить народ, В «Горгии» сурово осуждаются также Фемистокл и Перикл, в «Теэтете» он противопоставляет возмущающую его бесполезную позицию философов в государстве уважению, которым пользуются ораторы и адвокаты. В конце своей жизни, в 5-м письме, он высказал такое мнение: «Платон родился слишком поздно для своего Отечества; жизненные силы его народа уже были истощены; по вине прежних государственных деятелей он привык к поведению, которое во многом не совпадало с тем, что Платон счел бы разумным. Платону ничто не было бы более любезным, чем столь же верно служить своими советами своему народу, как собственному отцу, но он сказал себе, что этим он только напрасно будет подвергать себя опасности и ничего не добьется».

В 7-м письме Патон поясняет, почему для него нет места в государственной жизни Афин. Он не видит возможностей плодотворного сотрудничества с этим полисом. Он должен иметь дело с людьми, которых он в притче о пленниках пещеры в 7-й книге «Государства» уподоблял тем, кто знает о вещах лишь то их теням, и человеку, который видел суть вещей, трудно передать им свои знания.

«Образование» софистов казалось ему простой болтовней; ему нужны были ценности дл культуры в целом, законы, которые позволяли бы обосновывать и беречь культуру, а вокруг себя он видел только ораторов, которые рассуждали о пользе и недостатках существующих законов с точки зрения отдельных людей. По окончании пелопонесской войны он пережил навязанное Спартой господство т.н. 30 тиранов, этого авангарда аристократической партии (одним из них был его двоюродный брат Критий), а потом их падение и возврат демократии в несколько смягченной форме, той самой демократии, жертвой которой пал Сократ. Опыт, вынесенный им из всего этого, сводился к тому, что властители используют существующие законы для самих себя и для подавления внутренних противников. Ему стало ясно, что излечение физических и душевных болезней Афин возможно, только если начать с чистого листа. Участие в жизни этого государства казалось ему бессмысленным, единственной надеждой оставалась подготовка к созданию хорошего государства.

«В конце концов, я пришел к убеждению, что все нынешние государства, вместе и по отдельности, политически беспризорны, так как вся область законодательства находится в жалком состоянии и без граничащего с чудом мероприятия в сочетании со счастливым случаем совершенно безнадежна. И я вынужден вернуться к истинной философии, достоинство которой в том, что она является источником познания всего, что должно считаться воистину правильным как в общественной жизни, так и для отдельных людей» (7-е письмо).

Софистам он оставлял обсуждение действующих законов, их возникновения, изменения и использования, а сам он думал не столько об отдельных законах, сколько о законах всеобще, законах вне времени. Путь его мысли был труден, так как он прокладывал его себе сам, в одиночку. На этом пути он сталкивался с запутанными вопросами о законах самого мышления и он вынужден был на них подолгу останавливаться: его целью оставалось хорошее, что для него означало способствующее добродетельной жизни государство. К концу своей жизни он уже больше не надеялся, что его идеи где-то будут осуществлены. Ho он хотел сделать все, что может, снова и снова продумывал основы и законы роста хорошего государства. Может быть, когда-нибудь придет молодой, талантливый, философски образованный тиран, которому хватит силы сделать из эллинского племени по своему усмотрению образцовый народ в образцовом государстве. О таком молодом властителе, вероятно, думал Платон, когда составлял свои последние проекты государства, после того, как преодолел разочарование из-за того, что его сицилийский друг Дион таким властителем не оказался.

Платон знал, что при демократии всегда встает особенно трудный вопрос о вождях. Чем демократичней государство, тем большие массы устремляются в его города, ораторов и софистов становится больше, чем государственных деятелей; меньше скупых на слова знатоков своего дела и все больше опасности того, что благородные людей уйдут из общественной жизни, как это сделал он сам. Вопросом о руководителях государства Платон занимался до самой смерти. Мы знаем, как он решил этот вопрос, и его решение нас, современных людей, каждый раз поначалу удивляет: Вождями должны быть философы. Ho мы сразу же вспоминаем, что значило слово «философ» для древних греков, каким непосредственным смыслом оно наполнялось. Это для нас иностранное слово из трех слогов, которое что-то еще говорит лишь образованным людям, «Философой», друзей мудрости, Платон хотел видеть руководителями государства, мыслящих людей, которые по мере событий накапливают опыт, выявляют закономерности и учатся сами устанавливать законы. Для Платона философами были «те, кто жаждет увидеть истину» (Государство, 475). Он видел в них людей с такими задатками как «хорошая память, жажда учиться, правдивых, справедливых, смелых и сознательных» (Государство, 487). Ему казалось, что трусы и неблагородные люди не могут быть истинными философами (Государство, 486).

Платон хотел видеть вождями мудрецов, свободных от желаний, которые распирали софистов: ораторствовать, быть услышанными, стяжать аплодисменты, занять государственные посты. Он видел, что цель софистов — воспитать человека, способного болтать на любую тему. Платон же относился к образованию, как к любви. Он хотел воспитать гражданина государства, человека, который научился бы управлять, руководствуясь чувством справедливости, и быть управляемым. Справедливость, умеренность, мудрость, смелость — эти четыре добродетели именно в такой последовательности составляют суть платоновского государственного деятеля и философа (Законы, 630).

Воспитывать таких вождей — для Платона это была высшая цель воспитания. Ho он знал также: необходим еще материал, из которого делаются вожди. He из каждого можно «воспитать» вождя. Софисты уверяли, что таланту можно научить. Платон видел, что талант зависит от задатков человека или от задатков и воспитания. Таким образом, Платон объявляет себя сторонником рения о неравенстве людей, рения, которое начавшаяся в 1789 году эпоха публичных ораторов, людских масс и «людей массы» (Ортега и Гассет) снова предала забвению под влиянием софиста Руссо.

Мы изложили основное содержание нашего анализа. Теперь дадим слово самому Платону.

He следует ожидать, что Платон обладал столь же ясными представлениями о неравенстве людей, о наследственности и отборе, о значении наследственных задатков и их взаимодействии со средой, какими обладаем сегодня мы благодаря биологическим наукам, особенно науке о наследственности.

Платон говорит в «Государстве» (424): «Отличное воспитание и образование, осуществляемое непрерывно на базе определенных принципов, создает людей с отличными способностями, а эти люди, целиком пронизанные этим видом образования, будут еще способней прежних, как в иных отношениях, так и в плане продолжения рода».

Как видим, Платон не очень четко различал передаваемые по традиции ценности образования и наследственность как таковую. Похоже, он верил в наследование потомками приобретенных физических и духовных способностей, во всяком случае, выражался так, как современные биологи и биологически обученные педагоги выражаться уже не могут. Ho пусть Платон не достиг принципиальной ясности в этих вопросах, во всех своих проектах воспитания и государства он опирался на свое знание людей и свой опыт и предъявлял такие требования, какие сегодня, после Гобино, Менделя и Гальтона, образуют ядро расово-гигиенического и расологического подхода. О «железном законе неравенства» (Стоддард) он всегда помнил: «Хотя вы все, граждане нашего города, братья между собой, Бог, который вас создал, при рождении примешал в тех из вас, кто призван быть господами, золото, поэтому они самые высококачественные, в их помощников — серебро, а в земледельцев и прочих работников физического труда — железо и медь. Ho поскольку вы все одного племени, может получиться так, хотя, как правило, ваши потомки подобны вам самим, что из золота возникнет серебряный потомок, а из серебра — золотой…».

«От правителей Божество требует… чтобы они ни о чем так не заботились, как о том, какие вещества примешиваются в души их потомков; и если кто-нибудь из ваших [правящего слоя] потомков имеет примесь железа или меди, они не должны проявлять ни малейшего сочувствия, а указать ему, к какому сословию он принадлежит по своим задаткам, к классу ремесленников или земледельцев, и наоборот, если среди последних родится ребенок с примесью золота или серебра, ему должна быть оказана честь, он должен быть позже поднят в сословие стражей или помощников, так как, по предсказанию оракула, город гибнет тогда, когда над ним властвуют железо или медь» (Государство, 415).

Смешение разных по своей наследственной ценности родов, что ведет к постепенной вульгаризации родов, призванных руководить государством, Платон называет главным злом для народа и государства: «Если же железо смешивается с серебром, а медь с золотом, нарушается однородность и равновесие, что всегда ведет к войне и вражде…» (Государство, 547).

Платон предлагает расслоение на сословия, соответствующее расслоению по наследственной одаренности. Нас удивляет, насколько четко видел он возможные различия в одаренности между родителями и детьми, менделирование наследственных задатков, как он хотел способствовать подъему талантливых людей всех сословий, но одновременно — словно кто-то, например, Хартнакке, сообщил ему результаты исследований нашего времени — он признавал в среднем более высокую одаренность высших, и в среднем меньшую одаренность низших сословий, но, помимо того, что он требовал облегчить подъем одаренных людей всех сословий, он также — об этом сегодня обычно забывают — выступал и за понижение положения неполноценных. Нас удивляет также, насколько ясно он осознавал, что не среда родительского дома и не обучение, а задатки имеют решающее значение. На примере игры на флейте он показывает, что тот, кто от природы лучше одарен способностью к игре на флейте, превзойдет того, кто лишен этого дара, даже если его окружает музыкальная атмосфера, он сын флейтиста и с детства учился играть на флейте (Протагор, 327).

Для Платона главное — благородство наследственных задатков, а не происхождение из известного аристократического рода. Он хорошо различал происхождение в общественном смысле и происхождение в смысле законов жизни. «Семеро богатых предков» или «список из 25 почтенных предков» (Теэтет. 174-175) не значили для него ничего по сравнению с благородством рождения, основанным на наследственных задатках. Талант такого человека он называет в «Менексене» (237) высшим благом, а это высшее благо основывается, опять-таки по Платону, на «происхождении от талантливых людей» («Менексен»).

Следует помнить, что во времена Платона знать Аттики, эвпатриды, эти роды, которые и в демократическую эпоху выдвигали из своих рядов большинство выдающихся людей Афин, уже вымирали и что эта аристократия нордического происхождения с начала истории Аттики смешивалась с другими племенами. Платон, если ему требовался новый правящий слой, должен был создать «новую аристократию», правящий слой из наследственно благороднейших людей всех сословий. Платоновское расслоение сословий по средней наследственной одаренности в целом соответствует расслоению наших дней. В обоих случаях речь идет о расслоении поздней эпохи, в которую крестьянство после многовекового выделения наследственно одаренных элементов в высшие слои выглядит низшим сословием. В ранний период эллинской истории Платон, как и наблюдательный германец в ранний период германской истории посчитал бы крестьян правящим сословием. Из богатых крестьян нордической расы вышли аристократические роды эвпатридов, к которым принадлежал и Платон. В поздних Афинах после возвышения наиболее способных от благородных крестьян раннего периода эллинской истории остались лишь бедные мелкие крестьяне и арендаторы.

Ho это лишь побочное наблюдение. Мы отвлеклись от исторических условий и осовременили общий пример трех сословий с золотыми, серебряными и железными наследственными задатками. Во всех проектах Платона описаны три слоя:

1) Сословие господ и учителей, изображающее разум (логос).

2) Военное сословие стражей или помощников, изображающее мужество и смелую энергию (тимос, андрейя).

3) Сословие кормильцев, изображающее страстные желания (эпитимия).

(Разум, мужество и желания у Платона это части души, которые в определенной смеси составляют каждую отдельную душу. Положение человека в иерархии сословий и отношения между сословиями определяются тем, какая из этих трех неравноценных частей души преобладает в человеке или сословии.)

Особое внимание Платон уделяет сословию стражей, этому избранному слою наследственно высокоодаренных людей, из которого постоянно должны выдвигаться самые одаренные. Беречь это сословие, ставить перед ним стимулирующие задачи, получить от него одаренное потомство, это для Платона всегда было первоочередным делом. Все его предложения об улучшении наследственности народа в целом исходят от сословия стражей и возвращаются к нему.

Ho для всех сословий и для принадлежности каждого человека к одному из сословий необходимо свидетельство о наследственных задатках. Каждый должен знать, к чему он наиболее предрасположен по своим задаткам. Платон хочет «дать каждому определенную профессию, к которой он предназначен природой» (Государство, 423). Вспомним, что расолог и евгеник нашего времени Отто Амион предъявил точно такие же требования: «Высокоодаренный человек, даже если он увидел свет на самом дне общества, должен иметь возможность занять соответствующее место, даже в первых рядах общества, если нет никого, кто превосходит его по способностям. Рожденный в высших слоях должен освободить свое место, если он не обладает способностями делать то, что требуется в интересах общества. Такова важнейшая социальная проблема, от правильного решения которой зависит не только внутреннее благосостояние народа, но и, в случае внешней угрозы, победы в борьбе за существование» (Общественный строй и его естественные основы. 2-е изд. 1896).

Так и в платоновском государстве каждый гражданин занимает свое место по способностям, каждый делает свое дело ради процветания целого (Государство, 423). Платон считал признаком демократии, что каждый вмешивается в чужое дело. Гёте в своем произведении «Бюргер-генерал» вкладывает в уста дворянина сходные рассуждения, только в шутливом тоне: «Любите детей, возделывайте землю и содержите в порядке дома… Пусть каждый начнет с себя, и у него окажется много дела. Пусть он воспользуется мирным временем, пусть создает для себя и для своих законные преимущества — это будет преимущество для всех!»

Пусть каждый занимается своим делом в соответствии со своими наследственными задатками. Исходя из этого требования, Платон не доверяет спросу и предложению на всякого рода «образование» в тогдашних Афинах, которые были учебным центром всей Греции. Даже философом надо родиться; по Платону, это задача избранного меньшинства.

«Нынешние неудачи философии и низкая оценка, которая ей дается, имеют свою причину в том, что оставлены без внимания требования к занятию ею».

Требования какого рода? Мы, современные люди, в подобных случаях думаем, прежде всего, о дипломах, экзаменах, подготовительных курсах и т,п. Иначе у Платона. Он продолжает свою фразу так: «… потому что не ублюдки должны заниматься ею, а люди чистой крови» (Государство. 535).

Пригодность для занятий философией это вопрос крови. Занятие ею — дело избранной группы. Иначе думать Платон не мог, так как под философией, которая входила у него в программу обучения руководящих кадров, он понимал «науку для свободных, воодушевленных только чистой истиной мужей» (Софист, 253). Для него обучение имело смысл лишь в том случае, если оно развивало задатки «людей благородных, со свободным образом мыслей» (Горгий, 485).

«Предпочтение должно отдаваться самым настойчивым и смелым юношам, желательно и самым красивым. Кроме того, кандидаты должны обладать не только благородным образом мыслей, но и теми природными дарованиями, которые соответствуют нашему способу обучения» (Государство, 535).

Так думал один из мудрейших людей, а после него многие философы меньшего масштаба стали распространять не выдерживающее критики учение, будто любому таланту можно научить, притом кого угодно.

философией должны заниматься только люди чистой крови! Знал ли Платон то, о чем мы, расологи, сегодня только догадываемся; что в лице софистов власть над умами эллинов захватили люди передне-азиатской расы, тогда как нордическая душа, ранее господствовавшая в эллинском мире, умирала? Понимание этого могло лежать в основе этих слов Платона. Многое в его произведениях могло быть написано только человеком, знавшим по опыту, как разные расовые души действуют в одном народе и что самого глубокого понимания может достичь только человек одной с тобой крови. Вот еще признак того, что Платон имел такой опыт: если другие мыслители обращаются ко всем, к каждому, то Платон различает философию «для большой толпы» и для немногих благородных людей. Для последних — нравственность ради нравственности, для большой толпы — заповеди, они же правила разумного поведения ради благополучной жизни плюс представление о воздаянии за грехи на том свете, совершенно чуждое благородным людям. Таким образом, идея наследственного неравенства людей пронизывает все сочинения Платона.

Она последовательно пронизывает, прежде всего, его проекты государства, так как знание неравенства людей должно сразу же подвести законодателя к животрепещущему вопросу: Что должно сделать государство, чтобы больше размножались люди с высококачественными наследственными задатками? Поддержать отдельного способного человека — задача, гораздо более легкая для государства, чем такая его поддержка, которая позволила бы ему иметь больше детей! Поэтому цель Платона — не столько поддержка отдельных талантов, сколько увеличение числа высококачественных наследственных задатков. He отдельный человек его цель, а поколение наследственно способных людей как основа его «хорошего государства».

«Они были хорошо сложены и любили красоту», — так представлял себе Платон, судя по отрывку из «Крития», написанного в старости, крестьян Афин в ранний период их истории: такими он хотел видеть и будущие поколения эллинов. Отсюда его забота о хорошем потомстве.

«Адеимант спрашивает Сократа: Уже давно мы с надеждой ждем, что ты заговоришь о том, каких детей рожать… ибо мы верим, что состояние государства во многом, если не во всем зависит от того, правильно это делается или нет» (Государство, 449).

Потомство людей и его качество важны для государства! Эти слова были сказаны более двух тысяч лет тому назад, но и сегодня еще на Западе почти все: экономику, формы правления, воспитания и образования, партии, народное представительство, конференции, всевозможные «точки зрения» и методы воспитания и обучения считаются гораздо важней, чем наследственные качества человеческого потомства! Повсюду царит «беспорядочное деторождение», которое Платон считал одним из самых больших зол для государства: «Беспорядочное смешение… несовместимо с благочестием в городе блаженных, либо правители должны его пресекать» (Государство, 458).

За исходную точку Платон берет животноводство.

«Сократ: Хочешь ты получить потомство ото всех или от лучших?

Главкон: От лучших.

Сократ: От молодых, от старых или от тех, что в расцвете сил?

Главкон: От последних.»

Эти соображения переносятся на закономерности отбора для государства:

«Сократ: Согласно этому допущению, лучшие мужчины должны как можно чаще сожительствовать с лучшими женщинами, а худшие мужчины с худшими женщинами, наоборот, как можно реже. И детей первых надо возвышать, а детей вторых нет, чтобы стадо осталось на высоте» (Государство, 459).

Платон придумывал праздники, на которых самые талантливые и красивые мужчины и женщины могли знакомиться друг с другом, а власти должны были бы распределять среди созревшей для брака молодежи жребий, благодаря которым наследственно лучшие будто бы неумышленно сводились друг с другом. Детям от таких связей требуется тщательное воспитание, не то, что детям неполноценных.

«Te же, кто появился на свет с уродствами, должны скрываться в недоступном и неизвестном месте».

Главкон: «Только так род стражей может сохраниться в чистоте» (Государство, 460).

К этой мысли об очистке народа, особенно его правящих родов, Платон возвращается снова и снова: «Если пастух, который пасет крупный рогатый скот, лошадей и т.п. берет на себя уход за стадом, то его первой заботой будет произвести очистку, неизбежную при любом скоплении. И когда он отделит здоровых животных от больных, благородных от неблагородных, он соберет последних в отдельное стадо, а заботу о первых возьмет на себя сам. Ибо он скажет себе: Любая забота о теле и душе напрасна, если тварь испорчена от природы или её неверно растили, поэтому она перепортит здоровых членов стада, если не произвести основательную очистку» (Законы, 735).

Итак необходим отсев всех уродливых и больных детей, всех неполноценных. Такое же требование, только с горькой иронией и в умышленно оскорбительном тоне высказал мыслитель, который по опыту знал, что его время не занимается вопросами отбора, — Шопенгауэр: «Если бы всех мерзавцев можно было кастрировать, всех дураков запирать в монастыри, обеспечивать целым гаремом людей благородного характера, а каждую умную девушку — умным мужчиной, то скоро выросло бы поколение, которое дало бы больше, чем эпоха Перикла» (Наследственность свойств). То, что у Шопенгауэра больше походит на озарение, было главной составной частью законодательства в государстве Платона. Был установлен определенный брачный возраст для мужчин и женщин. Специальные надзирательницы контролировали брачную жизнь и воспитание детей. Платон намечал на эту роль женщин, требуя одновременно равных политических прав для мужчин и женщин, хотя женщины устроены иначе и слабее мужчин. Наблюдать за семейной жизнью, считал он, лучше всего поручить женщинам.

Воспитание молодежи уже предусматривало правильный выбор супружеской пары в будущем с чувством ответственности перед родом и государством, в соответствии с идеалом физической и духовной красоты: «Молодожены должны заботиться о том, чтобы поставлять государству как можно больше красивых и способных детей» (Законы, 783).

Поэтому выбор супружеской пары не может зависеть от одних лишь симпатий отдельных людей. Необходимо знать, кто из какой семьи.

«Для заключения брака совершенно необходимо внести ясность, кого и из какой семьи берут в жены и кому отдают своего ребенка, ибо важней всего приложить все силы, чтобы защитить себя от обмена в этих вещах. Этой серьезной цели должны служить и праздники, во время которых мальчики и девочки водят хороводы и имеют возможность видеть друг друга обнаженными» (Законы, 771-772).

Над этой идеей стоит подумать: человеческое тело в движении, когда его не скрывают легкие одежды, отражает и психический склад. Юноша и девушка приучаются судить об отдельном теле и заключенной в нем душе, руководствуясь идеей совершенства человека. Платон останавливается на этом, потому что все это кажется ему очень серьезным, он составляет множество инструкций для таких праздников. Платон заставляет высказывать свои мысли безымянного афинянина: «Когда юноша в возрасте 25 лет такой возможности найдет девушку по своему вкусу, которая, по его убеждению, годится для брака и рождения детей, он должен вступить в брак до 35 лет, но до этого научиться, как вести себя, чтобы сделать правильный выбор».

Афинянин: Мой сын намеревается заключить брак, который понимающие люди одобряют, люди которые посоветуют тебе не избегать брака с бедной девушкой и не охотиться за богатой, словно это высшая цель, а, если в остальном все в равновесии, всегда отдавать предпочтение менее блестящей связи, поскольку такой союз станет благословением и для государства, и для породнившихся семей, так как уравновешенная равномерность в тысячу раз лучше для нравственного воспитания, чем необузданность. И юноша, который в какой-то степени знает себя, должен сказать себе, что он всегда слишком неуклюж и опрометчив, поэтому должен стремиться стать зятем особенно строгих родителей, тогда как при противоположных задатках можно породниться и с противоположным типом. И пусть девизом каждого брака будет то, что он заключается на благо государства, а не ради удовлетворения собственной похоти» (Законы, 773).

Платон, таким образом, предполагает, что потомство двух противоположных по отдельным психическим качествам людей, уравновесит их. Современная наука о наследственности не согласится с ним, в этом, хотя часть потомков, в зависимости от рецессивности или доминантности определенных наследственных задатков может достичь такого равновесия. Во всяком случае, современная наука поддерживает эти платоновские рекомендации юношам и девушкам. Расовая гигиена должна бороться с духом софистики, с индивидуализмом, против которых сражался и Платон. Смысл брака — не похоть отдельного лица, а образцовые дети, не простое продолжение рода, которое презирал Ницше, а повышение его качественного уровня — вот признак благородного брака.

В этой связи у Платона, который жил в позднюю эпоху и уже ее не понимал, возникло старое священное представление, которое в древности было известно любому народу индоевропейской языковой семьи и нордической расы: Сохранение рода — основа благочестия.

«Что касается вопроса о браке, то я приветствую этот призыв: стремиться к вечной жизни, оставив после себя детей и внуков, которые вместо умершего стали бы новыми служителями Божества» (Законы, 773).

Отсюда и законы против безбрачия, разводы бесплодных браков (Законы 784), налог на холостяков, неуважение к неженатым мужчинам. «Жениться надо в возрасте от 30 до 35 лет: кто этого не делает, подвергается штрафу и бесчестью» (Законы, 721, 774). Ho, поскольку для хорошего государства в правильном браке важно все, снова и снова обдумываются помолвка, приданное, свадебные обряды. Государству претит неумеренность, разгул, особенно на свадебных праздниках.

«Предаваться винопитию вплоть до опьянения вообще неприлично… но совершенно недопустимо на таком серьезном празднике, как свадьба, когда и у невесты, и у жениха есть все причины оставаться в полном обладании духа, так как наступает решающий поворотный момент их жизни; надо подумать о возможном плоде совокупления, так как зачинать его должны по возможности трезвые родители, а в какой день или в какую ночь это, по Божьей воле произойдет, неизвестно. И речь идет не только о духе, но и о теле, ибо зачатие невозможно, если тело, так сказать, разболтано. Оно должно занимать определенное положение, быть твердым и спокойным» (Законы, 775).

Эти слова зрелого, серьезного человека, которые мог бы повторить любой евгеник наших дней. Платон добавляет еще одно резюме, настолько все это для него важно: «Поэтому человек должен на протяжении всей своей жизни, но особенно в годы зачатия остерегаться, насколько это зависит от его воли, делать что-либо, руководствуясь наглостью и дерзостью, так как родитель неизбежно наложит свой отпечаток на тело и душу ребенка и результатом будет ухудшение породы» (Законы, 775).

И здесь опять отсутствует обязательное сегодня различение наследственных задатков и приобретенных за время индивидуальной жизни недостатков и болезней. Поэтому слова, которые можно понять как предостережение против вредных для зародыша веществ, болезней и образа жизни, может повторить и современный евгеник. Для Платона хорош тот образ жизни, который делает человека крепким и не вредит ему, как родителю. Нравственность Платона направлена на повышение уровня жизни, а не только на поддержание здоровья отдельного человека.

Платон хотел, чтобы в его государстве свободные не смешивались с несвободными. Напомним, что свободные эллины происходили от родов нордической расы, а рабы — от покоренного ненордического коренного населения Греции, И в позднюю эпоху Аристотель причислял свободных и эллинов, с одной стороны, рабов и варваров, с другой, к человеческим группам разного расового происхождения (Политейя, I, 23, II, 5). Дети от связей между свободными и несвободными относились в платоновском государстве к низшему сословию: «Если господин родит ребенка от рабыни или госпожа от своего раба и это станет общеизвестно, то надзирательницы за браками должны изгнать из страны ребенка госпожи вместе с рабом, а ребенка господина должны выслать за границу вместе с матерью судебные приставы» (Законы, 930).

Платон ищет и законодательные возможности такого оформления обычаев: «Пусть никто не осмелится коснуться кого-либо из числа благородных и свободных, кроме его законной жены, а любое осквернение семени и рождение ублюдка от наложницы запрещается» (Законы, 841).

Будущим мамам и законным детям благородных родителей в государстве Платона уделялось больше внимания, но забота никогда не превращалась в изнеживание. Слабость при воспитании детей не допускалась.

«Я придерживаюсь мнения, что размягчение души маленьких детей вызывает у них дурное настроение, делает их строптивыми даже при самых малых требованиях (Законы, 791).

Никакой особой заботы о больных, особенно о наследственно больных. Здесь Платон не стесняется проявить жестокость. С дальновидной веселостью, как юноша, стоит он и в конце своего жизненного пути на стороне здоровой жизни: «Если плотник болен, он идет к врачу, и тот дает ему рвотное или слабительное, чтобы избавить его от болезни, или использует прижигание или прибегает к помощи ножа. Ho если врач прописывает длительное лечение, накладывает компрессы на голову и т.п. больной прямо заявляет, что у него нет времени болеть и ему не нужен такой врач, который заставляет его заниматься только своей болезнью и забросить свое ремесло. И он распрощается с таким врачом, вернется к своему обычному образу жизни, будет заниматься своим ремеслом, но его тело уже не сможет выносить нагрузок, он умрет, и ничто больше не будет его беспокоить» (Государство, 406).

Платон отвергает всякое «искусственное лечение» (Государство, 407), к которому прибегают богачи. Если в городе много врачей и адвокатов, это плохой знак (Государство, 405). В наше время Лик в своей книге «Врач и его миссия» (9-е изд., 1934), но особенно в другой своей книге «Вред социального страхования и пути улучшения» (2-е изд., 1928) показал убедительные примеры «культивирования болезней». Платона пугали такие явления в аттическом народе, как Лика — в немецком народе. Платон был против того, чтобы болезни уделялось чрезмерное внимание, против помощи слабым, но он был и против культа тела, того, что сегодня выражается в увлечении спортом и приводит к накоплению сомнительных наследственных задатков. Зато военную подготовку необходимо проводить «и в холод, и в жару» (Законы, 829). Главное, к чему он стремится, это отбор (эклоге): отделение способных от неспособных. При этом он совершенно ясно понимал, что любое препятствие на пути того, что сегодня называют естественным отбором, вредит народу в целом: любая возня с неполноценными, чрезмерная забота о слабых, отмена испытаний, проведения которых требуют человеческая жизнь и среда. Платон за эти испытания, потому что они позволяют отделить способных от неспособных. Его взгляд всегда был обращен на целое, на будущие поколения, а не на отдельные случаи, его интересовали те, кто еще не родился. И этот взгляд Платона был безошибочен, как тот, что мы приписываем природе, когда воображаем ее в человеческом облике. Как писал о природе Теннисон:

Похоже, только тип ее заботит, отнюдь не человеческая жизнь.

Так же смотрел Платон на нас. В его «Законах» есть что-то от законов природы.

То, что с точки зрения физического и психического идеала совершенного человека кажется плохим, подлежит уничтожению — например, преступники. Милосердие к ним Платон считал гнусностью по отношению ко всему народу. Если человек «душевно от природы плох и неисправим» (Государство, 410), его надо убить. Стерилизация неполноценных и преступников, предусматриваемая сегодня законами США и Германии, была Платону неизвестна, он знал только смертную казнь и изгнание как средства очистки государства от неисправимых: «Лучшая чистка болезненна, как действие сильных лекарств. Строгие суды не останавливаются перед смертной казнью и изгнанием как крайней мерой, ибо законченных злодеев, тех, кто неисправим и может нанести наибольший вред государству, следует устранять силой» (Законы, 735).

А как быть с теми, кого законодатели считают неисправимыми, какую кару назначить им? Опыт показывает, что долгая жизнь таких людей сама по себе — зло, и что их изоляция от других людей дает двойную выгоду: во-первых, это предостерегающий пример для других, он запугивает преступников, а во-вторых, чтобы государство избавилось от таких преступников, законодатели обязательно должны карать за такие преступления смертью, иных возможностей нет» (Законы, 862,957-958).

Смертная казнь как средство очистки рода и государства: такая установка соответствовала эллинскому мышлению, а также римскому и германскому. Римляне видели в преступнике монстра, от которого надо избавиться, германцы — завистника, от которого род очищается с помощью смертной казни. Фон Амира доказал, что смыслом смертной казни у германцев была очистка расы.

Подлость, которая жестоко каралась законами древних германцев, независимо от размеров нанесенного ею вреда, так она доказывала неполноценность и наличие дурных задатков. Платон одобрил бы эту меру. Люди с подобными задатками должны быть исключены из процесса размножения свободных людей.

«Тех же, кто погрузился в болото невежества и бессовестности, законодательство карает, переводя их в класс рабов» (Государственный деятель, 309).

Благодаря учету и контролю всех процессов человеческой жизни ради улучшения наследственности государство у Платона становится всеобъемлющим средством воспитания избранного ядра народа. Опишем вкратце, как он представлял себе суть и задачу государства. Экономика не была для него целью, достойной государства. Максимальное богатство максимального числа людей — такую цель государство Платона преследовать не могло.

«Разумно мыслящий государственный деятель не будет стремиться сделать государство как можно больше и как можно богаче, копить золото и серебро и расширять предел своей власти. Большое богатство и добродетель несовместимы, по крайней мере, богатство в понимании, присущем толпе» (Законы, 742).

Платоновское государство боролось как с бедностью, так и с чрезмерным богатством (Государство, 421) — это подлинно эллинская идея, возникшая из духа, для которого самообладание, чувство меры (метрон, месотес) и разумность (софросюнс) были признаками благородного человека. В платоновском государстве был «запрет на накопление чрезмерного богатства» (Законы, 836) и этот запрет был продиктован отнюдь не чувством зависти, которое во времена Платона и позже постоянно стремилось разделить по закону большие богатства. Платон хотел с помощью этого запрета защитить молодежь от разлагающей роскоши. Целями государства должны быть не богатство, не власть, не завоевания, а свобода, единодушие и мудрость. Государство должно «быть свободным, благоразумным и единым» (Законы, 693).

Платон раздумывал, при какой форме государства быстрее всего можно осуществить идеалы свободы, единодушия и мудрости. Он думал об этом, как одновременно с ним и после него лучшие из эллинов, которые могли наблюдать любые формы. Эти формы государств называются греческими словами, которые стали для нас привычными (монархия, аристократия, олигархия, демократия, охлократия и т.д.).

«Сократ: He ясно ли, что приказывать должны старшие, а младшие — повиноваться?

Главкон: Да.

Сократ: И самые опытные должны находиться среди них.

Главкон: Тоже верно.» (Государство, 412)

Согласно предсказанию оракула (мы его уже цитировали) государство погибнет, когда железо или медь будут властвовать над золотом. В доме родители должны командовать своими детьми, в государстве «благородные» властвовать над «неблагородными», старшие — над младшими (Законы, 690). Как мы уже видели, для Платона «благородные» и «неблагородные» это не сословные термины. Должны властвовать благородные по своим наследственным задаткам, независимо от сословного происхождения, когда достигнут зрелого возраста. Толпе нужны приятные законы, она похожа на тех, кто любит физические упражнения, не требующие напряжения (Законы, 684), но законодатели должны думать обо всех, а не только о том, чтобы доставить удовольствие толпе. Они должны стремиться понять высшее благо и воплотить его в своем государстве.

Такой порядок, думал. Платон, скорее всего, обеспечит конституционная монархия (бастейя) (Государство, 543, 576, 587); по крайней мере, по сравнению с другими формами это наименьшее зло. Больше всего Платон ожидал от самодостаточного крестьянского государства, которое живет в мире, потому что во всем соблюдает меру. Афины вели гибельную военную политику безмерной демократии против аристократической Спарты. Платоновское государство неагрессивно. Если государство сильно, его оставят в покое, если же оно слабо, его быстро втянут в войну. «Учиться воевать надо в мирное время, а не на войне» (Законы, 829). Поэтому необходимы военные упражнения всех граждан минимум один день в месяц. Высшая цель внутригосударственного законодательства — «арете», добродетель (Законы, 963).

Подготовить создание такого государства, а позже сохранить его — дело правильного воспитания. Поэтому воспитание молодежи — одна из важнейших задач государства (Законы, 766).

Мы уже знаем, что Платон ставил наследственность выше влияния воспитания. Встает вопрос, каким образом он собирался улучшать путем воспитания благородных людей. Ho для воспитания, как и для отбора, необходим образец, в данном случае — образец совершенного человека эллинского типа. Платон, будучи убежден в неравенстве людей, знал, что мало кто может приблизиться к этому образцу. Ho, опираясь на свое учение об идеях, он верил, что благородная молодежь, как только она дозреет до способности к суждениям, испытает возвышающие ее переживания в диапазоне между реальностью и идеями. Участие явлений — в том числе человеческих тел и душ — в идеях и воспоминаниях души о вневременных идеях он приводил как примеры того, как можно понимать явления и идеи во взаимной связи. Он надеялся, что его пой мет именно благородная молодежь, та молодежь, в душах которой он хотел своим учением пробудить воспоминания о прообразах благородного человечества. Он верил, что найдет хотя бы немногих, кто способен воспринять требование приближения к идеалу совершенного эллина как призыв к самим себе: такие достойны хорошего воспитания. В такой молодежи он надеялся пробудить и усилить знание принципов управления хорошим государством (Государственный деятель, 297). Эта молодежь должна была научиться ценить меру, красоту и истину (Филеб, 64), а также благоразумие и смелость (Государство, 410), т.е. те качества, которые Платон считал признаками образцовой человеческой жизни… Любовь для этих молодых людей должна была означать «стыд совершить подлость и почитание прекрасного» (Пир, 178). Платон надеялся, что эта избранная и так воспитанная молодежь сможет и правильно выбирать супружеские пары.

Физический и психический идеал сильного и прекрасного человека — на него должно быть ориентировано обучение. Необходимо воспитывать чувство меры, благородство в поведении, чувствах, речах и действиях, ясность мышления. Это своего рода эстетическое воспитание, как у Шиллера в его «Письмах об эстетическом воспитании человека». И Шиллер хотел видеть человека цельным, хотел, чтобы благородный человек развивался свободно, чтобы он не ограничивался узким кругом добродетелей. Он был убежден: «На моральную жизнь сильное и чистое чувство красоты оказывает самое благоприятное влияние» (Соч. т. X, с.415). Ho над Шиллером, вследствие его западного воспитания, все еще довлела средневековая церковь и внецерковные последствия ее влияния, поэтому он не мог вновь обрести эллинское равновесие тела и души. Человеческий идеал Шиллера нельзя назвать физически-психическим, каким был идеал Платона.

Для эллинов душа и тело были неразрывно связаны. Таков дух нордической расы. Средневековая церковь учила людей Запада, что тело греховно. Это дух переднеазиатской расы.

Платон эллин, хотя у него уже не вполне сохранялось физически-психическое равновесие настоящего эллина, все же понимал взаимодействие тела и душ» в духе ранних эллинов. Он мог считать благородным лишь такого человека, осанка и движение тела которого отражали воспитание, повлиявшее на хорошую породу и возвышенный ум. Физические и психические черты высокой, стройной, узколицей и светлой расы столь же присущи идеям Платона о рождении, воспитании и государстве, как и великим скульптурным произведениям эллинского искусства. Платон в своих произведениях приводит и взгляды благородного человека на хорошие породы лошадей и собак. Он знал, как и все эллины, что хорошую породу в человеке нужно воспитывать как со стороны тела, так и со стороны души. Есть физические упражнения «ради души» (Государство, 410) и упражнения ума, пробуждающие чувство благородной телесности.

На Западе только при воспитании молодежи английского высшего слоя сознательно или бессознательно применяется такая методика, в Германии — только в отдельных случаях, в средних и высших слоях. Отложения средневекового церковного духа все еще лежат тяжелым грузом на германском духе, а ведь мог бы многого достичь, если бы развивался свободно, потому что он ближе всего к эллинскому.

От «подражающее» благородному поведению тела Платон ожидал облагораживающего влияния на душу. Кант однажды проверил эту идею. Угрюмая служанка, которую попросили вести себя приветливо, в итоге сделалась привлекательной. Платон был убежден: «Неблагородное поведение и отсутствие меры и уравновешенности сочетаются со злословием и бессердечием, а противоположные качества — с противоположными, например, благоразумный образ мыслей и подражание ему» (Государство, 401).

Из этого убеждения Платона следовало, что в его государстве должно было находиться под контролем все образцовое в физическом и психическом плане, прежде всего, искусства, те, которые позволяют непосредственно видеть, какое впечатление производит на молодого человека произведение искусства, или такие, как музыка, песня, стихи — они колеблют струны человеческой души и влияют на того, кто их слушает. Платон понимал, какие опасные для добродетельной жизни образы может создавать искусство, поэтому он, сам художник, требовал государственного надзора над творцами: «Тем самым мы помешаем им изображать безнравственное, низкое и уродливое как на картинах, изображающих живые существа, так и в архитектуре и в других произведения искусства… Тот, кто не захочет следовать этим правилам, не сможет заниматься у нас искусством… На картинах, как и на лугах, могут вырастать сорняки, если их не выпалывать, их будет становиться все больше, и незаметно они нанесут большой вред душам. Нет, нам нужны такие мастера, которые при благоприятных условиях могут выразить суть прекрасного, чтобы наша молодежь, живущая в здоровой обстановке, получала положительные стимулы и с этой стороны» (Государство, 401).

Избранные роды, помещенные в благоприятно влияющую на их задатки духовную и нравственную среду: здесь идеи Платона об улучшении породы смыкаются с его идеями о воспитании.

Прежде всего, музыку — у эллинов она включала в себя также танцы и часть поэзии — необходимо было поставить под государственный надзор, так как за обольстительным воздействием, которое она могла оказывать, могли скрываться разлагающие образцы человеческого поведения. Художник Платон не боялся такого надзора; свобода искусства должна быть ограничена в пользу того, что выше всех искусств, что для Платона было предпосылкой любого великого искусства: в пользу здоровой, нравственной жизни.

Толпа думает, что музыка создана для наслаждения. «Ho это совершенно невыносимое, даже дерзкое утверждение» (Законы, 655). Музыка должна очищать вкус и призывать к благородному поведению. Никакого «искусства для искусства»: искусство должно способствовать возвышению человека. Государство это тоже произведение искусства (Законы, 817), и Платон без колебания ставит его выше прочих искусств. Так надо проверять произведения композиторов, желающих исполнять их в его государстве: «Вы, отпрыски соблазнительно мягких муз! Мы будем сначала передавать ваши звуки властям для сравнения с нашими, и если ваши окажутся равноценными или даже лучше наших, мы разрешим вам их исполнять, если же нет, мои дорогие, то для нас это будет невозможным» (Законы, 817).

Что означает здесь «равноценные» или «лучше»? Только одно: обладают такой же или большей ценностью для сохранения добродетельной жизни. Это было выражением того, что можно назвать «Биологической эстетикой»: для наших современных философов и эстетиков это «вздор». Ho Платон, великий Платон, согласился бы, чтобы его так называли.

Художник наших дней, Шульце-Наумбург, в своей книге «Искусство и раса» снова поставил вопрос об образцах искусства и ценности искусства для возвышения человека. Он пришел к выводу, что и сегодня наблюдается то, о чем говорил Платон: «Безнравственное, низкое и уродливое в картинах, изображающих живые существа, в архитектуре и в других произведениях искусства».

Платон верно подметил: именно искусство больше всего влияет на поведение людей. Именно в этом внимании к поведению, к его стилю проявляет себя Платон-художник, но художник, который был цельным человеком. Ho еще больше эта его сторона проявляется во взгляде на расовое начало в человеке. Как только в народе — а народы это всегда расовые смеси — обращают внимание на поведение людей, на XX «стиль», сознательно или бессознательно обращают внимание на расовую принадлежность. Как только человек вознамерится дать образец для своего народа, он выберет в расовой смеси своего народа определенные телесные формы и соответствующую им манеру поведения. Обычно он может выбрать лишь тот из представленных в его народе смешанных типов, который в жизни и в искусстве, в истории и современности будет воспринят каждым здоровым человеком как благородный тип.

На благородный тип ориентирована вся платоновская система воспитания. Платон считал, что египтяне предписывали своим художникам и скульпторам, какие формы и позы тела следует изображать, как образцовые, а какие не следует. Похоже, он был прав. Образцовыми египтянам казались формы и движения эфиопской (хамитской) расы, самой благородной, творческой и руководящей в египетской расовой смеси. Об этом свидетельствует доисторический период Египта и многие египетские скульптуры. В любом случае, в Египте было расово обусловленное поведение, которое считалось образцовым, «красивым».

«Уже с древнейших времен египтянам было известно мудрое правило… молодежь в государстве надо приучать к красивым позам тела и к красивым мелодиям» (Законы, 656).

Без колебаний доводит Платон эту мысль об оздоровляющих образцах до решающих для учения о прекрасном выводов: «Общезначимо следующее: все положения тела и все мелодии, без исключения, выражают психические и физические особенности, непосредственно или косвенно, путем имитации; если эти особенности положительны, они прекрасны, если же выражаются отрицательные особенности, то нет» (Законы, 655).

«Красивое» и «мерзкое» при изображении тела в искусстве оценивается в зависимости от того, дает ли оно стимулы к возвышению жизни. Это и можно назвать биологической эстетикой. Почти все философы побоялись бы вводить в свое учение о прекрасном биологические критерии, но Платон никогда не был пугливым мыслителем.

На протяжении истории человеческого духа высказывалось много правильных идей; идеи, которые заключали в себе нечто расцветающее встречались редко; еще реже их продумывали и развивали. Эллинам удалось сформулировать такие расцветающие идеи, что знание прекрасного и доброго долго еще означало не конец человечества, а только его начало: речь шла о воплощении прекрасного и доброго в человеческом роде. Прекрасное и доброе осуществляются только тогда, когда их воплощение — перед глазами. Эта цветущая мысль выражена в греческом слове «калокагатиа» (красота + доброта). Это не только идея индивидуального поведения. Это идея отбора, который один только и может воплотить прекрасное и доброе.

Выше мы сравнивали платоновское воспитание с «эстетическим воспитанием» Шиллера. Теперь нам кажется, что платоновское воспитание мы назвали неправильно. Хотя он действительно использует эстетические средства, по сути это биологическое воспитание, хотя бы потому, что само учение Платона о прекрасном основано на законах жизни. Шиллер заходил так далеко, что заявлял: «Руководствоваться чувством красоты или художественным чувством — не что иное, как стремление сделать все цельным, довести до совершенства. Главная идея в том, что человек, в котором однажды проснулось чувство красоты, гармонии и равновесия и стало в нем господствующим, не будет знать покоя, пока не объединит все вокруг себя, пока не сделает все обломки целыми, пока не исправит все недостатки… пока не приблизит все формы вокруг себя к совершенным» (Ионас. Письма Шиллера, т. II № 393). Так далеко зашел Шиллер. Платон пошел дальше и осознал, что дефектное, фрагментарное, если речь идет о физических и психических качествах человека, может исчезнуть только вследствие ликвидации, бездетности наследственно-дефективных, что красота. Гармония и равновесие драй и тела достигаются только путем отбора по воплощенным образцам и многодетности благородных. Шиллер надеялся, что красота и добро будут плодами воспитания, а Платон знал, что красивое и доброе может родиться только от красивого и доброго. «Чувство красоты, гармонии и равновесия», которое хотел пробудить Шиллер, — хорошее чувство, но Шиллер кончает на этом чувстве и его проявлениях в индивидуальной жизни, Платон же взывает к нему, чтобы им руководствовались и при выборе супружеской пары.

Только благодаря воплощению своих ценностей в человеке культура народа приближается к своей цели. Сегодня много говорят и пишут об играх, танцах и физкультуре, часто в духе софистов, реже в платоновском. О том, что игры, танцы и физкультура имеют смысл лишь в том случае, если они способствуют воплощению благородного типа, обычно умалчивают.

«Калой-Кагатой» — высшее, что может воплотить народ, прекрасная игра для зрителей, как говорил Платон.

«Когда все хорошие душевные качества и соответствующие им и гармонирующие с ними внешние явления сочетаются, словно отлитые из одного куска, тот, кто может видеть, наблюдает прекраснейшую игру» (Государство, 402).

Способный человек чистой крови — это он «красив и добр» (колос кагатос). Недавно Л.Ф. Клаусс в книжке «Чужая красота» (1927) совсем как Платон высказывался о сути физической красоты. И в своих книгах по феноменологической расовой психологии Клаусс затрагивал вопросы, интересные тем, кто в рамках многообразной расовой смеси (а таковыми, с расологической точки зрения, являются все западные народы) постоянно встречал людей, принадлежавших по внешнему облику к одному расовому типу, а по психическому складу — к другому. Подобно Платону, Клаусс хотел бы определить суть человеческой физической красоты как совпадение расовых черт человеческого тела (как поля выражения души) с расовыми чертами руководящей этим телом души. При таком совпадении перед нами будет калос-кагатос Платона.

Такого чистокровного воспитателя воспитанник должен уважать, любить и подражать ему. Так у Платона соединяются идеи отбора и воспитания. Если воспитатель не принадлежит к чистому типу, а имеет физические дефекты, воспитанник не должен от него отворачиваться, в отличие от того случая, если воспитатель с психическими дефектами. Первое условие для образцового воспитателя — красивая душа, второе — красивое тело. То и другое вместе — почти идеал.

Платоновское воспитание, несомненно, имело своей целью выявить, какие люди могут в наибольшей степени приблизиться к идеалу, а какие нет. Первых потом как отдельных людей и как носителей наследственности следует продвигать, назначать на руководящие посты в государстве, позволить иметь большие семьи, а вторые должны быть подчиненными и иметь мало детей. Об этом говорится без боязни задеть чьи-то чувства, а лица, наследственно неполноценные, как показывает опыт, как раз более чувствительны, чем полноценные.

«Чужеземец: Поясни нам, пожалуйста, еще кое-что.

Сократ Младший: Что именно?

Чужеземец: Возьмем предмет, при изготовлении которого используются разные искусства. Можно ли составить его из бесформенных кусков годных и негодных материалов или каждое искусство отбрасывает негодное и использует только годное, чтобы соединить в одно целое частично однородный, частично разнородный материал?

Сократ Мл.: Разумеется, имеет место второе.

Чужеземец: Значит, и действительно согласное с природой государственное искусство никогда не создает государство из хороших и плохих людей. Сначала надо будет испытать детей с помощью детских игр, после этого отобрать тех, кто способен к обучению, и направить усилия к этой цели, сосредоточив в своих руках управление и наблюдение, подобно тому, как в ткацком деле чесальщики и другие ремесленники, которые готовят материал для плетения тканей, делают это под контролем мастеров, дающих указания.

Сократ Мл.: Разумеется.

Чужеземец: Точно таким же образом, как мне кажется, государство должно брать на себя высшее руководство, осуществлять свою власть. Закон не должен разрешать воспитателям заставлять воспитанников делать какие-то иные упражнения, кроме тех, которые способствуют формированию благородной души, в чем суть государственного искусства: это должно быть ориентиром воспитания. А тех, кто окажется неспособным к усвоению добродетелей, и проявит склонность к безбожию, дерзости и несправедливости, надо карать смертью, изгнанием и лишением имущества и гражданских прав.

Сократ Мл.: Мы слышали о таком.

Чужеземец: а тех, кто погряз в болоте невежества и бесчестности, унижают тем, что переводят их в класс рабов.

Сократ Мл.: Очень правильно.

Чужеземец: Что же касается остальных, чьи задатки служат достаточной гарантией того, что они при должном воспитании обретут благородные качества и их можно будет смешивать между собой, то надо постараться часть из них, смелых и твердых, использовать как основу ткацкого станка, а других, более скромных, сплести в ткань.

Сократ Мл.: Каким образом?

Чужеземец: Сначала связать бессмертную часть их душ божественными узами, в соответствии с родством, а потом смертную часть — человеческими узами» (Государственный деятель, 308-309).

Таким образом, воспитание должно выявить часть народа, способную по своим наследственным задаткам быть руководящим слоем. Этот слой составляется из двух типов благородных людей, более смелых и более скромных. Они могут заключать браки между собой и их потомство будет наилучшим, так как сочетание благоразумия и храбрости представлялось Платону признаком «правильно ориентированной души» (Государство, 410).

Идеи Платона об отборе и воспитании можно понять как стремление к идеалу совершенного человека и к познанию возможностей осуществления этого идеала в государстве. Если мы зададим себе вопрос, каким образом и в каком месте эти идеи связаны с философией Платона в целом, то окажется (таково мое мнение), что сам Платон никогда не высказывался на эту тему более точно и систематически. С возрастом он все меньше становился «систематиком» и все больше мудрецом. Его «Законы» — его самое мудрое, но не «философское» произведение. Поэтому они ставят в тупик многих профессоров философии. Ho если Платон с возрастом все небрежней относился к связям между идеями и все внимательней занимался отношениями между людьми, то я могу, хотя он этого и не высказывал, вывести его идеи об отборе и воспитании из его понимания сущности добродетели.

Для Платона — и не только для него, а для каждого настоящего эллина, а не для усвоившего греческий язык представителя низшего слоя древней Греции — для Платона, как и для Пифагора, у которого Платон многому научился, добродетель это порядок, нравственный порядок, упорядоченные убеждения, находящиеся в гармонии с мировым порядком. Добродетель это гармония — так учил еще Пифагор. В «Горгии» (506) Платон говорил, что добродетель основывается на определенном порядке и регулярности, благоустроенная душа — нравственная, а беспорядочная — безнравственная. В «Гори» (507) говорится также, что общество, дружба, порядок, сознание и справедливость соединяют небо и землю, людей и богов. «И поэтому Вселенную называют Космосом». Добродетель означала для настоящего эллина равновесие души в соответствии с мировым порядком, законами природы, Космосом.

Эллинская идея Космоса предстает здесь перед нами не как эллинская, а как индоевропейская. Первым ее выявил как таковую правовед Б.В. Лейст. Этот разумный мировой порядок — «рита» индийцев, «урто» или «аша» персов, «рацио» римлян и Мидгард германцев заключают то же содержание, что и греческая идея Космоса — слово «космос» можно перевести как «порядок».

Добродетель для эллинов это был порядок, приведение своего внутреннего мира в гармонию с миром в целом, с Космосом. Эллин осознавал себя человеком, который должен создавать ценности в божественной природе, а средневековая церковь учила, что человек может создавать ценности только против природы, с точки зрения церкви, безбожной, низкой, влекущей к греху. Святым для средневековой церкви был тот, кто отрекался от природы, а эллины считали благородным того, кого природа учила красоте и добру. Ответственности за сохранение благородного начала в человеческой жизни, которая лежала на физически и духовно благородных людях, выражалась в том, что эллины, по свидетельству Гомера, почитали отдельных живущих среди них людей как «божественных» или «богоравных». Они были достаточно богаты, чтобы давать благородному человеку то, что принадлежит Богу.

Это благочестивое отношение к миру, восприятие этого мира как священного иди «утверждение этого мира как благородного» (Кюнаст) — как бы мы ни называли облагораживающую природу религиозность настоящих греков — она обуславливала и эллинское равновесие между телом и душой, и почитание тела и требование воплощения прекрасного и доброго в грядущих поколениях. Идея Космоса должна была непосредственно и непроизвольно подводить человека к идее отбора, и Платон, как эллин, не считал необходимым давать этой идее «систематическое обоснование». Если человек ценит физические и психические наследственные задатки, расу и наследственные способности, значит, он чтит божественный мировой порядок. Мы не ошибемся, если увидим в этом ядро платоновской идеи отбора и будем понимать эту идею как выражение религиозности Платона. Он сам говорил, что беспорядочное смешение несовместимо с благочестием в городе блаженных.

В заключение порассуждаем о том, какое всё это имеет значение для нас, современных людей. Я полагаю, что сегодня, когда расовая гигиена и расология открыли перед нами новые пути, многие представители этих наук могут сказать об этой части учения Платона то же, что сказал Макс Вундт в начале своей книги «Жизнь и творчество Платона» (1914): «Ни о каком прошлом не говорит тот, кто вспоминает сегодня Платона». Тот, кто занимается вопросами наследственного здоровья и расы и испугался бы, представив себе, как выглядели бы тела большинства наших сограждан, если бы они прошли нагишом по городу, тот поймет идеи Платона об отборе и воспитании. Все требования Платона остаются действительными и для нас. Ho мы не будем осуществлять их с помощью средств и мер, предложенных Платоном. Платон слишком ограничивал свободу личности в интересах народа в целом. Современная расовая гигиена не думает об уничтожении больных и уродливых детей, об отказе в помощи инвалидам, больным и слабым или о смертной казни за не очень тяжелые преступления. Помощь надо оказывать всем, кто в ней нуждается, но право иметь детей, особенно много детей можно предоставлять не каждому. Стерилизация, т.е. мера, которая позволяет наследственно неполноценным всех сословий совокупляться, сколько угодно, но лишает их возможности иметь потомство, предусматривается законом, но одновременно закон должен предусмотреть меры для увеличения числа наследственно высококачественных задатков за счет большего числа детей у наследственно высококачественных людей всех сословий.

Я упомянул об этом лишь походя. После всего вышесказанного, главным для меня является следующее. Принципиально важно, чтобы потомки поняли, что Платон, один из самых универсальных и глубоких мыслителей всех времен, осознал значение отбора, что отбор был для него важней, чем воспитание, что он ясно видел неравенство людей и хотел построить на этом свое государство. Обо всем этом говорилось в учении Платона, но снова и снова предавалось забвению. Снова и снова возникала идея софистов, что добродетели можно научить, хотя Платон доказывал, что она основывается на врожденных, наследственных задатках. Идеи софистов снова окутали Запад тьмой со времен Руссо и французской революции. В вопросах воспитания людей и народов воцарился «гнусный оптимизм», говоря словами Шопенгауэра, философа, который, как и многие глубокие мыслители, подчеркивал решающее значение наследственных задатков.

Мы знаем, что «Очерк о неравенстве человеческих рас» Гобино (1853-55). «Наследственный гений» Гальтоиа (1869) и опыты Менделя на растениях в 60-х годах XIX века произвели переворот в духовной жизни Запада, нанесли контрудар по софисту Руссо и по предшественникам. Ho мы знаем также, что толпе имена Гобино, Гальтона, Менделя, Лапужа говорят столь же мало, как и имя Платона. Однако, толпой всегда руководит меньшинство, и сегодня во всех идеологических и политических лагерях есть люди, которые знают, что такое наследственность и отбор.

Их немного. Возникают все новые планы, как усовершенствовать людей только путем воспитания. Тела можно сделать красивыми и сильными с помощью физических упражнений, души — с помощью образования. Люди продолжали верить, вопреки Гальтону и Менделю, в наследование приобретенных физических и духовных способностей. Прогресс человечества связывался с постоянным улучшением образования. Из поколения в поколение человечество будет становиться все совершенней. Есть люди, которые восхищаются спортивными командами: какие пропорции, какую стройность, какой смелый профиль, какие упругие движения приобретаются благодаря спорту. Им не приходит в голову мысль об отборе, пока они не увидят нагишом тысячи зрителей спортивных состязаний. А если бы они знали еще и психические качества своего окружения?

Когда представителям учения о решающей роли воспитания бросают упрек, что при современном охвате образованием и воспитанием человечества или, по крайней мере, его западной части, результат получился такой жалкий, что Шопенгауэр назвал «фабричным товаром природы» множащихся во всех народах и слоях людей массы, фанатики образования ответят, что всему виной неверные принципы воспитания. Одинаковое всеобщее образование нашего времени создает совершенных людей. В 1928 г. Эррио, французский министр просвещения, заявил, что благодаря «единой школе» все граждане Франции, не только северные и южные французы, но и иммигранты — поляки, армяне, выходцы из Северной Африки и Восточной Азии, станут добродетельными французами.

Среди работников образования, к сожалению, много таких, которые страстно и нетерпимо защищают мнения софистов против Платона, даже сегодня, после Гадьтона и Менделя. Видный представитель биологической педагогики, который значительно продвинул эту науку своими исследованиями, Вильгельм Хартнакке пишет в своей брошюре «Органическая школьная система» (1926): «Я слышал однажды, как один ведущий школьный реформатор в своем докладе страстно призывал не допускать высказываний о неодинаковой одаренности людей разных слоев. Я же считаю, об этом не только можно, но и нужно говорить… Мы должны преодолеть владеющие умами многих наших соплеменников, будто вся жизнь государства и общества может строиться теоретически на механическом равенстве отдельных людей. Часто создается впечатление, будто организованно раздувается завить, поэтому так много вождей и соблазнителей групп и масс (среди вождей масс мало честных идеалистов), которые искажают любой непредвзятый взгляд на реальность… Мы пойдем дальше, если заменим лозунг «Каждому одинаковое» на «Каждому своё».

Это было требование Платона. Зная законы жизни, чего можно ожидать от системы обучения, которая исходит из идеи равенства всех людей и думает, будто добродетели можно научить? Легкомысленные гипотезы всегда приносят только несчастья.

Глубокое знание людей хранило великого Платона от такого легкомыслия, как врожденное знание людей и опыт хранили Фридриха Великого от «мерзкого оптимизма». Кант рассказывает в своей «Антропологии в прагматическом плане» такую историю: «Фридрих II спросил однажды великолепного Зульцера, которого он ценил по заслугам и назначил директором школьных учреждений в Силезии, как у него дела. Зульцер ответил: «С тех пор, как был взят на вооружение принцип (Руссо), что человек от природы добр, дела пошли лучше». «О, мой дорогой Зульцер! — сказал король. — Вы недостаточно хорошо знаете эту проклятую расу, к которой мы принадлежим». Кант, который это рассказал, говорил об отношении наследственных задатков к воспитанию, что «врожденный» характер заключается в смешанной крови человека, а все приобретенное и искусственное — только следствие этого» (Антропология в прагматическом плане, 1798). Шекспир, Гете, Шопенгауэр и другие великие идеалисты думали так же, как Кант и Фридрих Великий.

Мы не будем подробно доказывать, почему Фридрих Великий и Платон правы, и Зульцер нет. Выступления против Платона продолжаются даже после Гобино, Гальтона и Менделя. Желательно лишь одно: чтобы усердие и педагогические таланты современных и будущих зульцеров сочетались со знанием биологических законов. Ленц в своих «Биологических основах воспитания» (2-е изд., 1927) дал ориентиры в этом направлении. Следует стремиться к тому, чтобы система образования, которая ставит под сомнение наследственные различия людей и в то же время сама старается отделить способных людей от неспособных, делала это по плану Платона. И так же, как Платон, мы, знатоки биологии, хотим создать такую систему образования, чтобы наследственно способные люди всех сословий имели больше детей, а наследственно неспособные — меньше.

Мы стремимся создать культуру, которая способствовала бы улучшению человека путем отбора, и хорошо, что у нас был такой предшественник, как Платон. Мы постоянно слышим от тех, кто верит в равенство всех людей и решающую роль воспитания, обвинения в «материализме» в адрес тех, кто делает упор на наследственности…

Нас подозревают в «материализме», когда мы говорим об отборе, о выведении пород. Говорят, мы тем самым уподобляем людей животным. Мы будто бы хотим перенести на людей законы животноводства. Мы «материалисты» и хотим превратить государство в «конский завод».

Остановимся на один момент на этом упреке. Разве не дух средневековой церкви настолько принизил животных, что ни при каком анализе их нельзя сравнивать с людьми? Для человека характерно, что в нем есть священная душа, которая стремится улететь из несвященного, «животного» тела. В противовес этому мы ориентируемся на древних германцев и эллинов, которые видели в животных столько же «человеческого», сколько средневековая церковь в человеке — «животного». Каким чистым (в германском и эллинской восприятии) взглядом смотрели на животных Рубенс, Поттер, ванн де Вельде, Лильефорс. Вспомним, что говорил Фауст сам себе перед входом в пещеру.

Ты ряд живых существ провёл передо мной

И научил меня в них братьев узнавать,

В кустарнике, в глубинах вод и в небе.

Было бы неверно говорить, что люди должны так смотреть на животных, тем более, что для нас люди — части божественного мирового порядка. Скажем только: древние германцы и эллины так смотрели на человека, животных и Вселенную.

Ho церковный взгляд на «животное» принадлежит прошлому. Пусть нас не вводит в заблуждение ложное сравнение заботы о здоровой наследственности с методами «животноводства». Платон придал греческому слову «идея» его философский смысл, он вообще стал основателем идеализма и всю жизнь стремился понять суть идей и их иерархию, а в итоге приписал царству идей значение высшего — и этот же самый Платон, как идеалист, должен был обдумывать идею отбора.

Переводчик «Государства» Апельт правильно догадался: «Платон не мог вполне довольствоваться естественным отбором; как настоящий идеалист, он решительно выступал за искусственный». Мы не назвали бы цель Платона «искусственным отбором». Целью воспитания по Платону было пробудить у молодежи избирательный взгляд на тело и душу человека, чтобы эта благородная молодежь по зову природы, лучшего в своей наследственной сути выбирала благородное. Можно сказать: Платон, как настоящий идеалист, требует регулирования отбора согласно раскрывающимся в законах природы идеям. Это суть: не беспорядочное, безыдейное смешение, а идейный отбор, идейный выбор супружеской пары с ориентацией на физические и психические образцы совершенного человека чистой расы. Такой выбор супружеской пары — выражение добродетели, обеспечивающей гармонию нравственного порядка с Космосом. Мы, как Платон, выдвигаем идею отбора как идеалисты. Когда Шиллер с гордостью писал Гумбольдту. «В конце концов, мы оба идеалисты, и стыдились бы, если бы стали повторять за другими, что вещи формируют нас, а не мы вещи» (Ионас. Письма Шиллера, т.VII, № 2042), то он думал при этом об оформлении среды и об управлении людьми посредством идейного воспитания. Платон подумал бы при этом также о направлении отбора и о том, как его определяют идеи. Только те законодатели, говоря словами Ницше, могут мять руками столетия, как воск, которые определяют направление отбора.

Профессора философии редко ссылаются на идеи Платона о наследственности и отборе, многие из них, сознательно или бессознательно, придерживаются мнения софистов, что добродетели можно научить; многие из них, более чем 2000 лет спустя после Платона, маниакально верят, что человечество можно усовершенствовать путем образования. Эта маниакальная вера — профессиональная болезнь многих учителей, ей не подвержены лишь те, кто понимает значение Платона, Канта и Шопенгауэра. Виндельбанд сетовал, что Платон к концу своей жизни не хотел больше для своего народа ничего более высокого, кроме того, чтобы все эллины стали благочестивыми крестьянами. Виндельбанд просмотрел в «Государстве» Платона высокую оценку высшего образования. Платон к концу жизни, может быть, меньше стал «философом», зато больше мудрецом. Он пережил век софистов, который сам себе приписывал достижение невероятного процесса, который заключался в том, что при увеличении числа неполноценных наследственных задатков в народе появляются всевозможные формы образования и даже всеобщего. He без основания Платон говорил, что в Спарте, враждебной образованию Спарте, как считали «просвещенные» афиняне, больше философов, чем в Афинах: он имел в виду мудрость, больше связанную с законами жизни. Он думал о законах Ликурга с их идеями отбора и о немногословном благородстве спартанцев.

Насколько мне известно, среди авторов, писавших об учении Платона, только Константин Риттер в своей книге «Платон» (т. II, 1923, с.613) и Андрез в его издании «Государства» (1925) обратили внимание на идею отбора как ядро учения Платона. Андреэ пишет: «Значение, которое имеют для государства Платона кровь, чистая раса, обычно не учитываются. Платона охотно изображают догматичным и фанатичным педагогом, который ожидал спасения от одного лишь воспитания… О том, насколько Платон разбирался в этих вопросах, лучше, чем почти все современные практические и теоретические политики, свидетельствует уже такой внешний признак: о воспитании и о расовом вопросе он говорит в двух разных проектах «Государства».

Мы подошли к концу нашего анализа и резюмируем, пусть на языке нашего времени, а не на языке Платона, о чем шла речь: об отборе, с одной стороны, и о воспитании, с другой, и об их взаимосвязи.

Благодаря отбору, т.е. отделению наследственно ценных людей всех сословий от наследственно неполноценных людей всех сословий образуется и благодаря большему числу детей у наследственно ценных людей растет ядро народа, состоящее из наследственно высококачественных людей. Ho на одном таком отборе еще нельзя построить хорошее государство. Необходимо и воспитание: этого требуют и все представители современной расовой гигиены, хотя их взгляды неверно понимают и относятся к ним с подозрением.

Ho что должно дать воспитание? Отобранным людям с высококачественными наследственными задатками оно должно дать ориентацию, необходимую для народа и государства. На одном отборе нельзя построить хорошее государство ибо «человек состоит не только из врожденного, но и из благоприобретенного», — как сказал Гёте (Максимы и размышления), который всегда отводил решающую роль наследственному, врожденному.

Каков же был смысл требования Платона «оставить после себя детей и внуков»? Чтобы они «вместо вас стали новыми служителями Божества». Прекрасней и благочестивей никогда не соединялись вместе отбор и воспитание. И носителям лучших наследственных задатков в народе требуется общая ориентация, продолжение традиции и наглядное изучение образцов, взятых из истории в соответствии с законами жизни.

Такое воспитание в свою очередь служит отделению благородных от неблагородных, как и вся культура должна способствовать отбору и размножению наследственно ценных людей. И отбор, и воспитание в их взаимодействии должны быть подчинены образу совершенного человека: это ядро платоновской идеи государства. Такого государства и такой культуры не будет, как до сих пор было с большинством культур, если лучшие роды угаснут из-за малого числа детей. Смысл государства — в сохранении и приумножении благородного наследия.

Насколько образован народ, зависит от того, насколько ценности его образования воплощены в людях. Разве не Платон в первый и единственный раз поставил вопрос о культуре таким всеобъемлющим и единственно правильным образом?

После Платона хорошим государством может называться лишь то государство, которое охраняет границы, законы, образование и благосостояние, но одновременно со всем этим является хранителем полноценной жизни и заботится о ее приумножении.