Как не надо быть вежливым

Когда говорят, что хамство — всегда хамство, это не совсем верно. Хамство модернизируется, старается шагать в ногу с веком, хам приспосабливается к обстоятельствам, иной раз даже подчеркивает свою вежливость. Появилась, например, некая разновидность воспитанных, но, мягко говоря, «рассеянных» людей, которые все знают: что пожилым надо уступать место, нельзя сидеть за столом в шапке. И тем не менее…

В автобус с передней площадки зашла — с посторонней помощью — женщина преклонного возраста. Сидевший у окна элегантный, по последней моде одетый молодой человек, читавший роман Брэдбери, встал — этак нехотя, небрежно, словно у него ноги на шарнирах, и бросил:

— Садись, бабуся, а то того гляди развалишься. Мне-то еще до крематория далеко.

Вежливое хамство? Хамская вежливость? Что делать с таким? Раньше таких вызывали на дуэль, малолетних же за подобные шутки просто-напросто пороли розгами. Ныне розги отменены, перчатку не бросишь, а за пощечину милиция может привлечь к ответу как за мелкое хулиганство. За словесное же хулиганство, коль не произнесено нецензурных слов, меру наказания сразу и не сыщешь. Во всяком случае, после слов вежливого хама пассажиры впали в состояние трусливого шока, старушка, и без того бледная, совсем побелела. А сидевший неподалеку грузный мужчина явно запенсионных лет поднялся и предельно вежливо предложил поклоннику фантастики:

— Садитесь, молодой человек, читайте, устраивайтесь поудобнее. Боюсь, как бы я, сидя, не развалился.

Пассажиры засмеялись. Вежливый хам на первой же остановке пулей вылетел из автобуса. На лице его читались растерянность и недоумение: он же уступил место, что еще от него требуют?

Умение ставить людей на место с помощью иронии, сарказма — большой дар. Это безукоризненно в смысле такта и убийственно действует на того, против кого направлено. Один гражданин, долго простояв возле сидящих в автобусе юношей, громко спросил их:

— Дозвольте полюбопытствовать, молодые люди, давно ли на пенсии?

Ирония сработала безотказно: секунд через десять в автобусе стало на двух пассажиров меньше. Иначе и не могло быть: с бестактностью следует бороться тактично, только тогда можно добиться положительного результата.

Кому, увы, не знакомы такие сцены. К примеру, жаждущий постричься подходит к освободившемуся креслу. Его останавливает мастер:

— Занято!

— Как так? Подошла моя очередь, и кресло свободно!

— А вы кто такой, что перед вами надо отчитываться?

Или: вы подходите к продавщице газированной воды, протягиваете ей пятиалтынный и просите:

— Пожалуйста, с сиропом.

Что-то вы не рассчитали: ваши пятнадцать копеек попадают к вам же в руки, а газировщица показывает вам спину.

— ?!

— Что хочу, то и делаю, вы мне не указчик.

— ?!?!

— Сдачи нет: кто захочет пить в такую погоду?

Как вот тут не проходить мимо? Требовать жалобную книгу? Просить, настаивать, наконец, умолять? А почему, спрашивается? Ведь в ваших просьбах нет ничего незаконного! Они на всех собраниях, курсах слышали не одну сотню раз: «Вы работаете с людьми, поэтому плохое настроение оставляйте за порогом».

Абсолютно убежден: упомянутые люди не такие уж темные, что и на пушечный выстрел не подходили к познанию правил хорошего тона. Они ведь тоже умеют быть воспитанными, да еще как умеют! И голос не повысят, и в дверь робко постучат, и без приглашения не сядут, но это лишь с «вышестоящими». А когда надо общаться с докучливыми просителями — они чином ниже — можно и покуражиться, и на непристойные намеки не поскупиться. Вот ведь какая метаморфоза: идеальная воспитанность в кабинете начальства и воинствующее хулиганство на своем служебном месте, но и то до поры — пока не придет к нему кто чином выше. В этом-то вся и закавыка. Ведь и тот юнец, любитель Брэдбери, ни за что бы не сказал своему ректору или директору:

— Садись, а то развалишься.

Выходит, есть воспитанность по служебной линии, протокольная, когда человек застегнут на все пуговицы. И есть, оказывается, возможность отдохнуть от подобного напряжения — отталкивая всех локтями, без очереди влезть в автобус, наступить кому-то на ногу и не извиниться, прикрикнуть на соседа: «Чего расселся, дед, ну-ка подвинься!» Как же не проходить мимо подобного?

В соседнем подъезде моего дома живет старый бухгалтер Никанор Петрович. Про него коллеги рассказывают: зашел он однажды к начальнику отдела и, услышав: «Ну что у тебя?», спросил: «Я ослышался? Вы хотели сказать мне «Здравствуйте, садитесь, пожалуйста»?»

— Тут не институт для благородных девиц!

— А если сейчас к вам зайдет начальник главка, вы и ему крикнете: «Ну что у тебя?», и даже не встанете, не выйдете из-за стола?

— Так ты же не начальник главка!

— Вы хотели сказать мне «вы»? Я не требую, чтобы вы меня уважали, но требую, чтобы относились ко мне уважительно — даже и не потому, что я почти в два раза вас старше!

Кстати, уж коль зашла речь о Никаноре Петровиче, следует вспомнить еще об одном случае. Ехал он как-то троллейбусом в Фили. На задней площадке пьяный мужичок с упорством, достойным лучшего применения, норовил ударить одного рыжего двухметроворостого мужчину, но ничего не получалось: не дотягивался. А могучий мужчина тем временем взывал на весь троллейбус:

— Успокойте хулигана! Куда смотрит общественность?!

Никанор Петрович, человек пожилой, подошел к дебоширу, не говоря лишнего слова взял его за ухо, пригнул до пола и сказал под одобрительные возгласы всех пассажиров:

— Вот куда смотрит общественность!

На первой же остановке сошли оба — и могучий мужчина, и хулиган. Одному стало стыдно, другому неуютно!

Подпишитесь на свежую email рассылку сайта!

Читайте также